Сын рыбака

Каждая тоня продолжалась примерно часа четыре. Замерзшие, измученные рыбаки с надеждой глядели в широкую прорубь, когда к ней приближалась мотня. Пустая, легкая, подымалась она из морских глубин. Хмурясь, не глядя друг на друга, словно кто-то из них был виноват в неудаче, рыбаки собирали снасти и ехали дальше, в другом направлении, прорубали новые проруби, сызнова начинали ту же тяжелую и безуспешную работу. Яростно бесновался вокруг них наскакивающий порывами северо-восточный ветер, холодное солнце катилось вниз по бледному зимнему небу, а рыбаки не отступали. День за днем они вытаскивали пустые или полупустые сети, но не переставали надеяться. Они только и жили надеждами.

— Будет!.. В конце концов должна быть салака!..

И действительно, иногда она появлялась.

Испробовав лов на юго-западном и северном побережьях, изодрав сети, погноив одежду, чешуяне дождались наконец первого богатого улова — сорок ящиков прекрасной крупной салаки! Поселок ожил. Даже походка у людей стала живей и выправка бодрой. Снова по вечерам на улице слышался оживленный говор, рыбаки за бутылкой с похвалой вспоминали старину и осуждали молодое поколение. В субботу в доме Дуниса всю ночь напролет звучала гармоника и веселый гомон молодежи. Позже затеяли драку.

Старый Клява целыми днями шатался пьяный без дела по двору или по поселку. Часто он уезжал в волостное правление и оставался там до ночи. Дома он поучал Оскара, о чем следует и о чем не следует рассуждать в обществе старших, а на людях больше всего любил поговорить про ученого сына Роберта.

— У парня ума и ловкости на все хватит, — заверял он. — Вот увидите, я из него важного барина сделаю. Почему он не может стать барином? Ума — палата, на здоровье, слава богу, жаловаться не приходится — можно пожелать каждому такого. Этот со временем выйдет в люди.

Из богатого улова на долю Оскара досталось столько, что хватило на костюм Роберту и Лидия получила модный, в полоску, джемпер. В воскресенье, собираясь в церковь, она надела его, и все признали, что он ей очень к лицу.

Оскар тоже порадовался, глядя на обновку сестры. Сам он — тяжелый, как глыба льда, как-то огрубел за эти дни. С обветренным лицом и потрескавшимися губами возвращался он домой. Зенту он не встречал уже целую неделю. К Лидии она не заходила, а Оскар слишком уставал к вечеру, чтобы собраться к ней самому. К тому же по поселку ходили разные сплетни…

6

Прошла еще неделя. Рыбаки ежедневно вытаскивали по десяти — пятнадцати ящиков салаки и, воспрянув духом, снова принимались за работу. Оскару казалось, что он доволен всем на свете. Какое-то светлое, легкое чувство зрело у него в груди, оно помимо его воли передавалось и окружающим. Он не думал больше о жизненных неурядицах. Образ Аниты постепенно улетучивался, и вместе с ним исчезала угнетавшая его сумятица чувств. Ему казалось, что больше никакие сомнения не будут тревожить его, и одна эта мысль делала его счастливым. Но он вырос в семье, где не признавали нежности и ласки, где стыдились проявления этих чувств. Отец с матерью не ладили между собой, их вечные свары тяжело сказывались на остальных членах семьи. Дети росли замкнутыми и стеснялись делиться друг с другом радостями и горестями. Поэтому Оскар, приходя домой по вечерам, никогда не решался обратиться к Лидии с сердечным словом, готовым сорваться с губ. Он или тихо здоровался с ней, или молча проходил мимо с нахмуренным лбом. Ни о чем не спросив, ничего не рассказав, он умывался, съедал остывший ужин и исчезал в своей комнатушке.

С родными Оскар стыдился откровенничать, но среди чужих, где не чувствовалось угрюмого духа Клявов, он иногда преображался до неузнаваемости.

В субботу вечером Оскар, никому не сказавшись, вышел из дому. Перед этим он побрился и надел праздничный костюм. Полная луна поднималась над горизонтом, ярко освещая дорогу. Было около двадцати градусов мороза, и сухой снег громко скрипел под ногами. Дойдя до дома Зенты, Оскар остановился возле куста сирени и стал ждать. Войти в дом он не решился, потому что ни разу еще там не был.

Вскоре вышла Зента. Они поздоровались и стали прогуливаться возле дома.

— Ты, наверное, идешь к Дунисам? — спросила Зента.

— Разве там опять что-нибудь устраивают?

— Как будто сам не знаешь…

— Да нет же, откуда мне знать, я всю неделю провел в море.

— Ты только послушай, как играют, — сказала Зента, останавливаясь, чтобы лучше расслышать звуки гармоники, долетавшие с конца улицы. — Сейчас еще рано, только начинается. Потом будет слышнее.

Дети Дунисов давно разбрелись по всему свету. Старший сын уехал в Америку, второй ушел с латышскими стрелками в Россию, младший утонул во время лова на глазах у родных, а дочь жила в Риге. По субботам одинокая чета с удовольствием уступала большую комнату молодежи, которая собиралась повеселиться после тяжелой рабочей недели.

Оскар пристально посмотрел на Зенту.

— А может быть… Тебе не хочется пойти туда?

— Ну, куда мне, разве можно, — ответила девушка. — Я ведь еще не конфирмована. Мать будет браниться…