Сын Сарбая

Совы и летучие мыши, чуть шелестя, проносились над головой. Чего ищут эти несчастные по ночам? Почему они боятся дневного света?

Глаза Дардаке слипались, но тут же, как от толчка, он просыпался и всматривался в темноту. Вот стоит на берегу канала темная громада, струится вода. Это пьет Желтопегий.

— Смотри не потрави посевы, — говорит сонным голосом парнишка и верит тому, что вол его поймет и послушается.

Багровая луна поднялась над резко очерченной скалой. И вдруг оттуда же, со стороны луны и гор, послышался цокот копыт, а вскоре явился силуэт всадника. По тому, как были раздуты бока жеребца, Дардаке понял — к седлу приторочены с обеих сторон по два бурдюка.

Всадник несся вскачь. Он не мог не видеть вола и стоящие подле него бидоны, видел, наверно, и мальчишку, прикорнувшего в траве, но не остановился и даже не выкрикнул приветствия.

Дардаке вскочил, приподнялся на цыпочки, взмахнул рукой… Он хотел крикнуть всаднику, чтобы тот остановился, но не крикнул, потому что узнал Рыспaя Бердалиева, учетчика коневодческой фермы. Этот Рыспай — родственник председателя колхоза. Сейчас, под покровом ночи, он везет кумыс начальству. Думает, наверно, что никто не видит. Но разве можно скрыть правду? Люди знают и давно уже свыклись с тем, что высокопоставленные лица в колхозе ничего для себя не жалеют. Захотят — и барашка прирежут и молочного жеребенка. А в жаркую пору им доставляют кумыс вот такие Рыспаи. На быстром скакуне, всегда самый свежий, самый вкусный. Рядовые колхозники забыли его вкус, косцы никогда его не получают.

«Э-эх! Сегодня и я виноват перед колхозниками. Ждали меня, ждали… Но что мне было делать, если проклятый вол не хотел идти?.. Не хотел. А вот отец, наверно, сумел бы заставить. Видно, и в таком простом деле нужен опыт…»

Так раздумывал Дардаке, и вздыхал, и ругал себя. И как-то так случилось, что, привалившись к седлу, он съежился от ночной прохлады и забылся. Ему приснилось, что его несет ревущий поток и будто, погибая, он схватился за ветку арчи.

…Рука его ударилась о луку седла, и он проснулся. Светало. Вестник зари жаворонок заливался в небе. Привязанный к кусту Желтопегий спокойно жевал свою жвачку. Белели, стоя рядышком, железные бидоны. Казалось бы, все было хорошо, но Дардаке вскочил на ноги. Что-то было не так.

Верно, верно. Бидоны стоят на другом месте, а совсем не там, где он их снял с вола, крышки их приоткрыты. Может, и айрана в них больше нет? Проклятый ворон накаркал…

Вот когда Дардаке по-настоящему струхнул. Дрожащей рукой он приподнял крышку… в этом бидоне полно. А в том? Немножко не хватает. «Так ведь вчера я и сам пил, и наливал шоферу с рабочими. Кто же все-таки отвинтил крышки? Кто привязал Желтопегого? — Кровь ударила парнишке в голову. — Почему человек, который приходил, не растолкал меня? Ой, как нехорошо, что я заснул! Не мог даже одну ночь выдержать без сна!»

Да, конечно, пока он спал, плохие люди могли бы увести вола и забрать бидоны. А этот прохожий или проезжий — он по-хозяйски поступил. Привязал вола и открыл крышки бидонов, чтобы айран не забродил и не протух.

— Эй, кто тут! — закричал Дардаке и стал оглядываться вокруг.

Он вскарабкался на ближайший холм и, сложив ладони у губ, кричал:

— Эй, эй! Отзовись, кто тут!

Никого не было. Вот ведь как. Прохожий или проезжий увидел спящего и не только не разбудил его, но еще и сделал за него так, чтобы было лучше. Кто же это мог быть? Уж не тот ли ворон, который вчера его преследовал и каркал, каркал…

Дардаке рассмеялся. И тут как раз вышло из-за горы солнце. Тогда мальчишка стал пританцовывать на холме и кричать во все горло:

— Ракмат, ракмат!!!

Он свое имя кричал, сам себе кричал. Так получается? Нет, он радовался хорошему, радовался тому, что люди помогают друг другу.

Он легко оседлал и взнуздал вола, поднял и приторочил бидоны и отправился в путь.

Косцам он привез айран к началу рабочего дня. Его встретили радостно и горячо благодарили. И никто его не ругал, хотя он и признался, что ехал целые сутки.

Вот только однорукий завфермой Садык, который, приехав с фронта два года назад, так и не снял солдатской гимнастерки, покачав головой, сказал:

— Это, знаешь, твой Желтопегий потому упрямился — недостаточно ясно себе представлял, что ты взрослый. Я, зоотехник, скажу ему теперь — он будет знать. Скажу то, что сам думаю: Дардаке, сын Сарбая, мужчиной становится, настоящим джигитом, полноправным колхозником.

И он пожал Дардаке руку. При всех косцах пожал руку. И громко воскликнул:

— Ракмат!

* * *

Дардаке стал возчиком айрана.

Намучившись в первой своей ездке, он, казалось, должен был обрадоваться, когда отец решил сам взяться за это дело, а его снова послать пасти коров. Нет, парнишка заупрямился:

— Думаешь, если первый раз долго ездил, всегда так будет? На обратном пути хоть и надо было подниматься в гору, к дневной дойке поспел. Желтопегий стал меня слушаться… Вот увидишь, папа, каждый день буду успевать в оба конца. Я теперь знаю, что волу надо в пути давать отдых, снимать бидоны и сбрую, — пусть спокойно пасется, с новыми силами он хорошо идет.