Сын счастья

— Но ведь я несколько дней пролежал! Я должен был отдохнуть! — презрительно возразил я.

— Нарушение зрения — следствие того, что ты испытал раньше. Оно носит временный характер. — Доктор был оскорблен.

— И что же мне пока делать? Ходить небритым? Или с порезанным подбородком?

— Зрение постепенно восстановится. Особенно после того, как ты совершишь некий поступок, необходимость которого ты еще не осознал, — сказал доктор.

Я сразу почувствовал себя лучше.

* * *

Я знал, что меня встретят не как героя. Но не ждал, что буду встречен как враг.

Мне открыл брат Карны. Он молча и угрюмо посмотрел на меня. Из комнаты слышался какой-то странный звук. Словно кто-то ломал сухую веточку. Детский плач.

— Я подумал, что мог бы… — начал я, не зная, что сказать.

Вышла бабушка. Она смерила меня взглядом.

— Похороны состоялись вчера, — коротко сказала она.

Вверх по стене бежал смелый муравей. Он старался преодолеть щель между наличником двери и деревянной панелью. Муравей? В городе? Чем же он питается?

— Ваш друг был на похоронах! И принес цветы! — с упреком сказала бабушка.

— Там муравей! — пробормотал я.

Вытянув шею, парень заглянул в дверь. Открыв рот, он смотрел то на меня, то на деловитого муравья. Бабушка прищурившись поглядела на меня из-под кустистых бровей.

— Не плюй в колодец, пригодится водицы напиться, — сказала она и втянула меня в комнату.

Наверное, мы с ней о чем-то разговаривали. Но я почти ничего не помню. Кажется, она спросила, кого зовут Вениамином — меня или моего друга.

— Меня. Его зовут Аксель.

— Значит, это вы отец малышки. — Бабушка была огорчена.

Не помню, ответил ли я что-нибудь. Помню только, что в это время за занавеской заплакал ребенок. Это был какой-то задушенный плач. Я даже подумал, не задохнется ли он. Впрочем, это было бы, пожалуй, к лучшему. Ведь Карны уже не было.

— Я надеялась, что отец ребенка не вы, — откровенно призналась бабушка.

Я кивнул.

— Он лучше вас. Порядочный. Из хорошей семьи. Пришел с цветами. И плакал. У могилы он плакал.

Я снова кивнул.

Бабушка опустила глаза и вздохнула, и я вдруг увидел, что у нее точно такой же нос, как у Карны. Небольшой, прямой, с красивыми маленькими ноздрями. Их хотелось даже потрогать.

Я поднял было руку.

— Девочка умрет от голода… — сказала бабушка. Я по-прежнему смотрел на ее ноздри.

— Я вынуждена отдать ребенка. Мне не под силу растить его. Я старая. Парня тоже нужно кормить и одевать. Ему самому столько еще не заработать. Теперь, когда Карны больше нет…

Она прикрыла глаза рукой.

Ребенок перестал плакать. Значит, он задохнулся, подумал я. Ему в рот попала тряпка или одеяло. Лицо у него посинело. Глаза и рот сейчас широко открыты. Крохотные кулачки сжаты. Доктору случалось видеть мертворожденных младенцев.

— Вы не знаете, куда можно отнести бедняжку? — спросила бабушка.

Я отрицательно покачал головой.

Она снова закрыла лицо руками. Всхлипнула.

— Зря они замуровали окно, что было рядом с входом в клинику Фредерика. Там принимали несчастных детей, которые никому не нужны.

Я слышал об этом «шкафе». Так называлось одно из окон возле каменного крыльца. Теперь его замуровали. В прежние времена туда можно было положить нежеланного ребенка, позвонить в колокольчик и убежать. На колокольчике было написано: «Спасение несчастных детей».

— Можно я сяду? — спросил я, садясь на один из стоявших у стола стульев.

Бабушка села напротив меня. Высморкалась в тряпочку, которую достала из рукава. Кожа на руках у нее была белая и дряблая. Она сложилась складками, когда бабушка положила руки на стол и обмотала тряпочкой два пальца. Это почему-то тронуло меня.

— Я не смог привести кого-нибудь из клиники, — сухо сказал брат Карны и ушел. Мне было бы лучше, если б он остался. Отчаяние старухи душило меня.

— Вы, верно, не признаете ребенка своим? — спросила бабушка через некоторое время.

Кажется, я не смог ей ответить.

— Я другого и не ждала, — с горечью сказала она. — Мужчины в таком не признаются. Тем более если мать умерла. Отцы не выстраиваются в очередь за ребенком. Это ясно.

— Что я могу для вас сделать? — вежливо спросил доктор.

Она подняла голову и поглядела на меня. Я весь сжался от ее откровенного презрения.

— У вас есть деньги? — спросила она.

— Немного.

— Надо расплатиться за похороны. Этого расхода было не избежать… Бедная Карна!..

— Сколько мы должны? Бабушка покорно ответила.

— Пусть пришлют счет.

— Они сделают это и без моей просьбы.

— Я понимаю. Но попросите их прислать счет на имя кандидата Вениамина Грёнэльва, живущего у вдовы Фредериксен на Бредгаде.

Сверток на кровати снова заплакал. Значит, не задохнулся.

— Что вы делаете, когда она плачет? — спросил я. Бабушка вздохнула, высморкалась еще раз и поспешила к занавеске, за которой стояла кровать Карны.

— Даю ей сладкую воду и разбавленное молоко. Но ее желудок этого не принимает.

Она подошла с ребенком к столу и положила его мне на руки. Девочка пошевелилась. Тепло от нее поползло по моим рукам до самой шеи.