Сын шевалье

— Вот он, сир, — сказал Неви, делая своим людям знак подвести Саэтту.

— Дьявольщина! Как же я про него забыл? — пробурчал Жеан. Вслух же он произнес: — Сир, господин де Неви ошибается. Это не его пленник, а мой,

— Так и есть! — признал Неви, закусив губу.

— Сир, — продолжал Жеан, — этот человек не может дать никаких сведений по той простой причине, что ничего не знает. Этот человек принадлежит мне. У нас с ним старые счеты, и я прошу Ваше Величество оставить его мне.

Генрих IV, посмотрев на Жеана и на Саэтту, равнодушно бросил:

— Быть по сему. Раз он принадлежит вам, забирайте его!

И он поднялся в карету, сев рядом с Бертиль.

Жеан, подойдя к Саэтте, собственноручно разрезал путы, стягивающие пленнику ноги и руки, а затем в сопровождении Пардальяна, Гренгая, Карканя и Эскаргаса повлек итальянца в дом. Тот, впрочем, не оказал никакого сопротивления.

Подобрав шпагу старого браво, Жеан встал перед ним и долго смотрел на него с задумчивым видом. Пардальян с любопытством ожидал, какое решение примет сын. Трое храбрецов не сомневались, что Саэтта будет убит на месте.

Сам Саэтта думал так же. Вся предыдущая сцена прошла в его присутствии, и после дружеских слов короля, адресованных Жеану, он понял, что все его мечты о мести рассыпались в прах. Свирепое отчаяние овладело его душой, и он страстно желал удара, которым прервалось бы ставшее бесцельным существование. Видя, что Жеан молчит, он выпрямился во весь рост и, устремив на юношу пылающий, как огонь, взор, с вызовом произнес:

— Чего же ты ждешь, малыш? Убей меня. Неужели не смеешь? Или полагаешь, что я боюсь смерти? Надеешься, что я стану умолять тебя о пощаде? Так слушай же: я хотел сделать из тебя вора и убийцу. Мне это не удалось. Я хотел, чтобы ты погиб на эшафоте, и сделал для этого все. Именно я послал начальника полиции на улицу Арбр-Сек, я натравил на тебя людей министра Сюлли, я вызвал сюда сегодня господина де Неви. Но и здесь мне ничего не удалось. Я вел с тобой безжалостную борьбу, однако я проиграл. Теперь мне надо платить: рази!

Жеан слушал, мягко покачивая головой. Когда бывший учитель фехтования умолк, он взглянул на своего отца, словно пытаясь прочесть на его лице, какое решение следует принять. Переведя взгляд на Саэтту, он тихо сказал:

— Все, что ты говорил, верно, и я об этом знал. Возражать тебе не стану, ты вряд ли меня поймешь. Но я, Саэтта, хочу помнить только об одном: ты кормил и поил меня, когда я был маленьким; ты ухаживал за мной, словно мать, когда я болел. Вот твоя шпага, Саэтта! Ступай, я не трону тебя… и кошелек мой будет, как прежде, к твоим услугам.

И, отвернувшись от фехтмейстера, неподвижно стоявшего с рапирой в руке, в полном оцепенении от охватившего его глубочайшего удивления, он взял под руку Пардальяна и увлек в сторону, спрашивая:

— Вы так же поступили бы на моем месте, отец?

Пардальян не ответил, а только многозначительно улыбнулся сыну. Жеан, кивнув, прошептал:

— Я рад, что вы одобряете мое решение, сударь.

Они вернулись к карете. Король, высунув голову в окно, весело скомандовал:

— Господа де Пардальяны, вы поедете со мной.

И добавил с хитрой улыбкой:

— Нам нужно уладить одно семейное дельце.

Пока Пардальян с сыном садились в карету, Генрих внимательно наблюдал за тремя храбрецами, застывшими, будто на параде, а потом распорядился:

— А вы будете сопровождать нас… Кажется, вы никогда не расстаетесь со своим вожаком?

Эскаргас, Гренгай и Каркань, на глазах раздувшись от радости и не зная, как выразить распиравшие их чувства, приложили руку к сердцу и грянули дружно:

— Да здравствует король!

Генрих, от души расхохотавшись, заметил одобрительно:

— Клянусь Святой пятницей! У этих молодцов отменные легкие!

— Не только легкие, сир, — серьезно отозвался Жеан, — руки и сердца ничуть не хуже!

— В Лувр, господа! — крикнул король.

Кавалькада тронулась рысью: впереди Витри со своими гвардейцами, затем Бельгард, Лианкур, Бассомпьер и Монбазон — перед королевской каретой, Каркань, Эскаргас и Гренгай — возле окошек, согласно распоряжению монарха, а замыкающие сзади — Неви и его лучники.

Между тем трое храбрецов, опьянев от восторга, не нашли лучшего средства для выражения радостных чувств, как поминутно восклицать: «Да здравствует король!» Естественно, каждый раз к этому возгласу присоединялась свита. А у Сент-Антуанских ворот клич был подхвачен толпой, всегда склонной к подражанию. Но поскольку любому событию требуется объяснение, мгновенно распространился слух, что король избегнул какой-то опасности и что трое храбрецов устрашающего вида, гордо гарцевавшие возле кареты, спасли доброго государя от неминуемой смерти.

Поэтому от городских ворот до Лувра королевскую карету встречали оглушительной овацией и исступленными ликующими воплями, отчего монарх, никогда не слышавший ничего подобного, пришел в великолепное настроение.

Глава 77 ОТЕЦ И СЫН ПАРДАЛЬЯНЫ

В карете король, вложив руку Бертиль в ладонь оглушенного счастьем Жеана, сказал: