Сын шевалье

Кончини сделал властный жест. Человек, без сомнения получивший предварительные инструкции, склонился еще глубже и быстро направился на улицу Арбр-Сек. Тут он столкнулся со шпионом, следившим за Кончини, который, в свою очередь, с необыкновенным интересом изучал следы, оставшиеся после схватки. Не останавливаясь, слуга Кончини бросил на ходу несколько коротких слов и продолжил свой путь до улицы Сент-Оноре, где, свернув направо, вошел в дом своего господина.

А шпион, посмотрев насмешливо на балкон Бертиль, устремил взор, полный ненависти, к слуховому окну Жеана Храброго и произнес, скрежеща зубами:

— Простись с мечтами о любви, моя нежная голубка! Твой голубок уже бьется в расставленных мною сетях… Ты сможешь увидеть его еще раз… на Гревской площади… когда палач станет терзать раскаленными щипцами его трепещущую грудь… когда четыре мощных лошади разорвут на части его сильное тело… когда эти жалкие останки будут выставлены в четырех углах города.

Он пошел прочь упругим бесшумным шагом, продолжая говорить самому себе со злобным удовлетворением:

— Я также постараюсь не пропустить это приятное зрелище… Разве я не заслужил? Сколько лет, сколько бесконечно долгих лет прошло, прежде чем я дожил до этого счастливого момента!

Оказавшись на углу тупика, он стал внимательно вглядываться в темноту, бормоча:

— Радость радостью, но нельзя забывать о поручении, которым почтила меня синьора Леонора. Perdio! [12] Вот эта ямка словно нарочно выкопана для меня! Кончини сопутствует удача: небо затянуло тучами… темно, будто в могиле! Ба! К чему мне видеть — достаточно услышать, как он пройдет мимо. Наберемся терпения… никуда он от меня не денется, ведь портшез стоит здесь!

С этими словами шпион залег в обнаруженную им яму и стал похож на гигантского паука, подстерегающего добычу. Не сводя глаз с тупика, он вновь начал грезить вслух:

— О, если бы мне удалось сделать так, чтобы высокородная принцесса Фауста Борджиа присутствовала при казни своего сына! Какое это было бы величайшее наслаждение… Я бы отдал всю свою кровь по капле, если бы мог крикнуть ей: «Смотри, принцесса Фауста, смотри во все глаза! Этот Жеан Храбрый, изнемогающий в руках палача… твой сын! И это я, я, Саэтта, сделал из него вора, браво, презренного убийцу! Я довел его до эшафота, где ты можешь теперь на него полюбоваться!»

Он засмеялся беззвучным, страшным смехом. В этот момент на него нельзя было глядеть без отвращения.

— Я долго шел к своей мести, — продолжал он, — но вот час мой пробил! А ты, Фауста, все равно об этом узнаешь… Я обшарю Италию, Испанию, Францию, доберусь до самого ада, если нужно… чтобы сообщить тебе счастливую весть! Я найду тебя… небо или ад подарят мне эту радость, ибо других у меня нет!

Тем временем Кончини со своими подручными отнюдь не пребывал в бездействии.

Справа от двери, примерно в десяти-двенадцати футах от земли, находилось маленькое окошко, закрытое толстыми деревянными ставнями. Слева, гораздо ниже, располагалось круглое отверстие, также наглухо закупоренное.

Именно под ним и встали трое храбрецов. Каркань, как самый сильный, нагнулся, подставив плечи. Гренгай, как самый ловкий, вскарабкался на них. Через пять минут деревянный ставень, либо прогнивший, либо подпиленный заранее, был сорван.

Теперь путь преграждала железная решетка в форме креста. Гренгай схватился за прутья обеими руками… раздался сухой треск. Решетка, разломившись на четыре куска, полетела на землю. Гренгай, спрыгнув с плеч Карканя, объяснил, смеясь:

— Хозяйка этой халупы, должно быть, изрядная скряга… эти прутья, на вид такие прочные, сделаны из дерева и только выкрашены под железо. Она, видно, не заметила то, что я углядел cpaзу: один из прутьев с трещиной… вещь совершенно невозможная для честного железа. Ну, монсеньор, если вы желаете войти, проход открыт.

Через две минуты все четверо оказались в доме госпожи Колин Коль. Кончини зажег специально принесенную восковую свечу и стал осматриваться вокруг, глядя сквозь прорези надетой на лицо маски.

Они находились в довольно большой кухне, где все было расставлено в идеальном порядке, блестело и сверкало безупречной чистотой.

Две двери: одна справа, сделанная из цельной деревянной панели, другая, застекленная — прямо перед ними. Именно к последней они и направились. Открыть ее удалось без труда, и они прошли в спальню.

Прямо перед ними стояла большая кровать под балдахином. Чья-то дрожащая рука слегка отодвинула полог, и показалось бледное лицо с широко раскрытыми от ужаса глазами, с разинутым ртом, готовым позвать на помощь. Это была почтенная домовладелица — госпожа Колин Коль.

Прежде чем ей удалось издать хоть какой-то звук, Кончини одним прыжком оказался рядом и, откинув полог в сторону, прошипел:

— Если будешь кричать и сопротивляться, этот кинжал вонзится тебе в горло. Если будешь молчать и повиноваться нам, получишь вот этот кошелек. Выбирай.