Сын шевалье

Перечитав это послание много раз, словно желая затвердить наизусть историю, возбудившую ее алчность, госпожа Колин Коль, с горящими глазами и пылающим лицом, воскликнула:

— Сокровище! Баснословные богатства, говорится в письме! Сколько же там может быть? Сто тысяч экю? Миллион? Или даже больше? Если бы я сумела… если бы поняла, о каких указаниях идет речь, то все досталось бы мне!

Внезапно она пригорюнилась и произнесла с безысходной тоской:

— Экая я дура! Письмо написано семнадцать лет назад! Этого сокровища давно уже нет в потайном месте!

Но ей было тяжело смириться с подобной мыслью, хотя разум подсказывал, что предположение это весьма правдоподобно. Воображение ее заработало, и алчные инстинкты без труда взяли верх.

— Совсем необязательно! — прошептала она. — Невеста отказала графу де Вобрену… куда уж ему было думать о том, как разыскать своего друга. А потом оба они покончили с собой… было ли у них время заняться этим Пардальяном и его сокровищем? Готова поклясться, об этом они даже и не вспомнили! Ну-ка, ну-ка, надо посмотреть еще!

И она принялась внимательно изучать все документы один за другим. Здесь были любовные письма, купчие крепости, счета, памятные записки, наброски завещания… Но нигде ни единого слова, ни единого намека на сокровище и на потайное место, где оно было спрятано.

Оставалось несколько листочков, для нее совершенно бесполезных, ибо написаны они были на языке, которого она не понимала. Отложив их в сторону, матрона задумалась.

— Письмо не оставляет никаких сомнений: сокровище существовало! В чем же дело? Могло произойти лишь одно из трех… во-первых, бумаги потерялись или же были переданы по назначению… Тут поделать ничего нельзя. Во-вторых, они спрятаны не в шкатулке, а где-то еще… Тогда я перерою здесь все… сундуки, шкафы, полки… И если они в доме, я их найду. В-третьих, указания содержатся вот в этих документах, которые я не могу прочесть… Значит, надо найти того, кто перевел бы их для меня… Тогда этот же человек меня надует и обворует! Какой же дурак скажет правду? Запомнит указания и сам отправится за сокровищем… а я останусь на бобах! Ох-хо-хо!

Она стала размышлять еще более напряженно, яростно дергая себя за кончик носа, будто ожидая от него подсказки, и наконец ее осенило:

— Только священник, связанный тайной исповеди, может рассказать мне, что в этих бумагах, а потом забыть о них. Да, но священник пожелает узнать, откуда у меня эти документы и по какому праву я их держу у себя… Гм! Солгать на исповеди… так и до вечного проклятия недалеко! Я вовсе не хочу угодить в ад… Тогда как быть? Ах, дура я, дура! Надо обратиться к доброму отцу Парфе Гулару! Это святой человек… такой снисходительный и незлобивый… к тому же, немного простоват… ему и лгать не придется! Скажу, что намерения у меня добрые… он и поверит… сам ведь говорил, что по намерениям судят о грехе!

Она принялась запихивать бумаги в шкатулку, отложив в сторону те, что решила показать монаху, и настолько поглощенная своими мыслями, что забыла обо всем на свете и не замечала ничего вокруг.

Внезапно чья-то рука из-за ее плеча опустилась на бумаги; одновременно она услышала гневный голос, прозвучавший в ее ушах, как грозная труба на Страшном суде:

— Ах, проклятая ведьма! Подлая сука! Мало того, что ты предала и продала доверившуюся тебе девочку, так ты теперь еще и грабишь ее!

Почти лишившись чувств от ужаса, вытаращив глаза и задыхаясь, Колин Коль просипела сдавленным голосом:

— Иисус! Матерь Божья! Тот самый юноша… Я пропала!

Это и в самом деле был Жеан Храбрый. Возвращаясь домой и увидев широко открытое окно, он, догадываясь о том, что происходит, устремился в тупик, сорвал доски, заботливо прилаженные старухой к слуховому окну, влез в дом, поднялся по лестнице и вошел в комнату — причем хозяйка, обычно столь бдительная, даже и ухом не повела, настолько ослепили ее баснословные сокровища принцессы Фаусты.

Жеан занес кулак над головой матроны, а та, закрыв глаза и съежившись, собралась пронзительно заверещать, но из горла ее вырвался лишь хриплый стон.

Кулак так и не опустился. Чудовищным усилием воли юноше удалось взять себя в руки, и он грубо приказал:

— Встань, гнусная тварь! Благодари Бога, что ты женщина… что я успел об этом вспомнить.

Не заставляя просить себя дважды, она вскочила, мгновенно обретя хладнокровие, ибо опасность ей уже не грозила. А Жеан, собрав бумаги, запихнул их в шкатулку, затем подошел к окну и закрыл его. Увидев на столе связку ключей, он сунул в шкатулку и ее, властно бросив старухе:

— Вон отсюда! Подождешь меня на лестничной площадке.

Она подчинилась, понимая, что от послушания зависит жизнь.

Жеан, взяв шкатулку, обвел глазами комнату, ища место, где можно было бы надежно спрятать бумаги Бертиль.

— Нет, — сказал он, покачав головой, — лучше будет унести их с собой… так безопаснее.

И он вышел на площадку, где покорно стояла госпожа Колин Коль. Убедившись, что в покои Бертиль можно проникнуть только через одну дверь, он дважды повернул торчавший в скважине ключ, а затем положил его в карман.