Сын шевалье

Жеан, в свою очередь, внимательно вгляделся в Равальяка — и лицо его также выразило сострадание:

— Да ведь и вы, бедный, сами на себя не похожи! Это все ваши мрачные видения. Мало вам бедности — еще нужно нарочно изнурять плоть и стать палачом собственному телу. А ведь вы человек нестарый, неглупый, образованный, собой недурны… Мало ли на свете таких, которые вас не стоят, а живут куда лучше. И вы бы так могли — а отказываетесь от этого ради каких-то химер! Куда же они вас заведут? Страшно вымолвить! Что-то с нами будет?

Жеан с ласковой улыбкой взял Равальяка под руку и продолжал:

— Знаете, я ведь богат. Я вам уже сказал — у меня есть целых три экю. Пойдемте — я вас угощаю. Съедите добрый обед; выпьете бутылочку — и поймете, что не стоит так мрачно смотреть на жизнь. Пойдемте же!

Равальяк с невыразимым умилением молча глядел на него. Слеза блеснула на его ресницах, прокатилась по исхудалой щеке, пропала в клочковатой рыжей бороде. Он вдруг схватил руку Жеана и поднес к губам.

— Полноте! — в изумлении и в смущении воскликнул Жеан. — За что мне такие почести?

— За вашу неизреченную доброту, — взволнованно ответил Равальяк. — Вы забываете свои беды и скорби, чтобы утешить несчастного. А я ведь вам никто. Но знали бы вы…

Он загадочно посмотрел на Жеана; тот — на него.

— Я знаю больше, чем вы полагаете, — произнес Жеан.

Равальяк вздрогнул; взгляд его стал тревожен. Тогда Жеан прибавил с деланной веселостью:

— Прежде всего, я знаю, что сейчас пять часов, я совсем забыл про обед, а теперь умираю от голода и с ума схожу от жажды. Черт побери мою забывчивость! От голода мне и было так тоскливо — как я раньше не догадался! Пойдемте — поев, мы станем другими людьми, вот увидите!

Равальяк не тронулся с места, но вовсе не из застенчивости, как подумал было Жеан. Вот каковы были мысли Равальяка: «Что это? Или у меня камень вместо сердца? Даже такая доброта — и то не может тронуть меня! А отчего? Все этот демон ревности! Он любим… он, он, а не я! Он пожалел меня. Он — меня пожалел! А я не пожалел его юности, оставляя наедине с отчаянием! Возможно ли? Но нет! Я не простой человек — я вершитель Божия правосудия, и останусь им и впредь. Я должен быть выше людских слабостей. Если я промолчу — буду недостоин своей миссии. Итак, я все скажу. Так надо — я должен очиститься этой жертвой».

Решение было принято. Душа Равальяка успокоилась, лицо прояснилось. Он покорно пошел вслед за Жеаном.

Они вошли в кабачок, сели в углу под сводами. В другом углу заняли стол люди Кончини. Они ничего не могли слышать, но из вида Жеана не теряли. Пока им этого было довольно.

Жеан бросил на стол экю и приказал проворно подбежавшему хозяину:

— Еды и вина на все деньги, — а затем обернулся к Равальяку и добродушно сказал: — Осталось еще два экю. Разделим их по-братски!

При этом слове Равальяк опять вздрогнул. Юноша протянул ему экю. Равальяк ответил взглядом, в котором смешались и благодарность, и братская любовь, и безнадежность.

Они долго молчали — оба были голодны. Жеан и вправду забыл про обед, бедняга же Равальяк постился гораздо чаще положенного… Немного подкрепившись, он первый нарушил молчание:

— Вы помышляли о самоубийстве? Поистине невыносима должна быть ваша скорбь! Такому человеку, как вы, подобные мысли не приходят, если только чаша его терпения не переполнена.

Сердце Жеана жаждало в этот миг раскрыться — казалось, оно разорвется, если юноша не поведает кому-нибудь своей тайны. Но он все еще сдерживался. Почему? Да потому, что был из числа людей замкнутых, ревниво хранящих печали свои при себе.

Однако сил молчать уже не было — и он заговорил. Как ни убеждал, как ни ругал он себя — все напрасно. Таинственная неодолимая сила понуждала его быть откровенным с несчастным, которого он, собственно, вовсе не знал — просто однажды оказал ему милость. Разумеется, он догадывался о тайной страсти Равальяка, но не видел в нем своего соперника. Впрочем, обо всем, что могло Равальяка задеть или огорчить, Жеан деликатно умолчал.

Рассказал же он о покушении Кончини (не называя имени злодея) и о том, как удалось спасти девушку. Рассказал, как отвез ее в дом, где, думал он, ей ничего не грозит. О том, как она загадочно исчезла. О своих упорных, но безуспешных поисках.

Равальяк сосредоточенно слушал его — то качал головой, то поддакивал. Он словно хотел убедиться: Жеану действительно изменяют последние остатки сил и мужества. Вот тогда жертва Равальяка спасет его! А быть может, он просто оттягивал роковой миг, не находя в себе довольно сил одолеть свою муку?

Как бы то ни было, он тихим голосом произнес вот что:

— Она видела, как вокруг ее дома рыщет король, и решила скрыться. Ведь она чистая, честная девушка.

Жеан вздрогнул. Это был не вопрос, не предположение — Равальяк был уверен в истине своих слов.

— Вы ошибаетесь, — сказал Жеан, пристально на него глядя. — Король ей ничем не опасен. Совершенно ничем — понимаете?

Равальяк бросил на Жеана безумный взор, побледнел, задрожал. Невыразимая тревога загорелась в его глазах.

— Вы уверены? — прошептал он.