Сын шевалье

— Как хочешь, а мне надо идти. Я уже и так много времени здесь потерял. Прощай пока, Перетта. Я скоро вернусь и в долгу у тебя не останусь.

Он взял девушку за руку. Она опять побледнела, отняла руку и как-то особенно бесстрастно произнесла:

— Куда же вы спешите в такой час? Глядите: скоро ночь на дворе! Пора уже и свет зажигать.

— Так и есть! — в ярости воскликнул Жеан. — Проклятье! Я опоздал! А, негодяй Кончини, дорого ты мне за это заплатишь!

Он заметался по комнате, с грохотом опрокидывая попадавшиеся на пути табуретки, топая ногами, стуча кулаком по столу и изрыгая проклятья по адресу неведомых врагов…

Перетта тем временем собрала бинты и держала их так, как будто сейчас-то и начнется перевязка. Наконец Жеан остановился; Перетта присела напротив него. Чуть побледнев, но все так же строго и хладнокровно, она поглядела большими ясными глазами прямо ему в лицо и спросила:

— А вы, случайно, не в Монмартрское аббатство так спешите?

Жеан чуть не вскрикнул от неожиданности.

— Почему ты спрашиваешь? — ответил он, кое-как сдержав себя.

— Так… — сказала девушка равнодушно (только голос ее еле приметно дрожал). — Я подумала: вдруг вам нужно что-то разузнать о тех местах? Я бы вам все и рассказала, чтобы вам самим в гору не лезть. А лезть вам туда не стоит, не то ничего у вас не получится.

Сначала до Жеана не вполне дошел смысл ее слов. Он понял только одно: Перетта что-то может рассказать ему об аббатстве.

— Так ты хорошо знаешь те места? — живо спросил он.

— Как не знать! Монмартрские монахини — самые лучшие мои заказчицы. Из-за них я сюда и переехала.

— Значит… Значит, тебя пускают в монастырь?

— Конечно, пускают. Я каждую неделю туда хожу.

— А когда пойдешь в следующий раз?

— В среду.

— Через пять дней… Нет, долго ждать!

И Жеан — тот самый Жеан Храбрый, что бестрепетно сопротивлялся двум десяткам наемных убийц, не поморщившись, терпел боль множества ран и отказался от перевязки — вдруг бессильно опустился на стул, уронил голову на руки и зарыдал, словно ребенок.

Перетта долго безмолвно смотрела на него. Она вся побледнела, но не проронила ни слезинки.

Ее невинная мечта о счастье давно разбилась, развеялась прахом: вот уже несколько месяцев, как она принесла в жертву свою любовь… Но до чего же мучительно видеть возлюбленного, который на твоих глазах рыдает из-за другой! Сердце у Перетты кровью обливалось.

«Как же он ее любит!» — думала она.

И все-таки Перетта не заплакала: она была мужественная девушка. Она даже осудила себя за свое огорчение (а разве могла она не огорчиться?) «Или я не знала, что Жеан мне не ровня? Так что же теперь горевать? И то уже хорошо и почетно, что я навеки останусь ему любимой сестрой… А если он еще будет мне обязан своим счастьем…»

Перетта пришла в себя и опять приблизилась к Жеану. Бинтов она меж тем из рук не выпускала.

— Что же, сударь, позволите перевязать себя?

— Да все, что хочешь, Перетта, — только расскажи мне о ней!

— И расскажу, и делом вам помогу. Вы, сударь, не тревожьтесь: мы с вами ее выручим. Не появись вы здесь, я бы завтра же сама за вами послала.

— Перетта! Ты ангел!

Глава 41 УЗНИЦА МОНМАРТРСКОГО АББАТСТВА

Бертиль заперли в домике из двух комнат: спальня и маленькая молельня. Мебель была удобная, даже изысканная. Если бы не решетки на окнах, так даже и не скажешь, что тюрьма, а тем паче — могила, как грозилась Леонора Галигаи.

Первые два дня Бертиль держали взаперти. На третий ей объявили: задержана она по королевскому указу — впрочем, ненадолго: месяца на три-четыре. Условия заключения будут сколь возможно мягки. От восхода до захода солнца дверь домика не запирается — узница сможет ходить куда вздумается, но в пределах некоторой определенной границы. Бертиль предупредили: любая попытка бежать или вступить с кем бы то ни было в беседу непременно окажется пресечена. Наказание последует суровое: в лучшем случае ее без пощады запрут на крепкий засов, лишив даже тени свободы.

С этого часа Бертиль и в самом деле могла свободно выходить из домика, но стоило ей подойти к какой-то незримой черте, как перед ней тут же появлялись две сильные на вид незнакомки в полусветском-полумонашеском платье. Они не произносили ни единого слова — только делали глубокий книксен и улыбались, стараясь изобразить любезность. Все было понятно без слов.

Скоро, очень скоро Бертиль убедилась: сторожат ее неприметно, но крепко. Сама она тут ничего не поделает — это ясно как день. Вот если кто-то придет на выручку… Но кто? И придет ли?

В сказку о королевском ордере на арест Бертиль ни на миг не поверила. Но кто же ее схватил? Она долго билась над этой загадкой и, наконец, сообразила, в чем дело.

Бертиль знала: в тех бумагах, что ей достались, содержатся самые точные сведения о пресловутом кладе, а больше всего домогаются клада церковники. Судьбы Мирти и графа де Вобрена предупреждали ее: пуще всего стеречься любых людей в духовном платье! Но столь же наверняка Бертиль знала: никто в целом свете не подозревает, что бумаги эти у нее.

Никто — кроме господина де Пардальяна, да и то вряд ли.