Жара становилась удушающей. Люди и животные двигались медленнее, сбрасывая темп работы, в ожидании половодья, символизировавшего начало долгого периода отдыха для тех, кто не имел желания подвизаться разнорабочим на стройках фараона. Когда урожай был убран, голая земля, казалось, начинала умирать от жажды; но цвет Нила изменился: его каштановый оттенок ясно свидетельствовал о грядущем паводке, от которого зависело процветание Египта.
В больших городах люди пытались укрыться в тени; на рынках продавцы скрывались под широкими шатрами, натянутыми на колышках. Начиналось самое опасное время: пять последних дней года, которые выбивались из стройного ряда двенадцати месяцев по тридцать дней каждый. Пять дней вне обычного цикла были временем Сехмет, страшной богини с головой льва, которая могла бы погубить человечество, восставшее против Солнца, если бы создатель еще один, последний раз не вступился за него, обманув кровожадное божество и заставив его поверить, что оно поглощает человеческую кровь, тогда как оно вместо этого пило красное пиво, настоянное на пшенице. Каждый год в это самое время Сехмет насылала на страну болезни, с жадностью набрасываясь на подлецов, трусов и заговорщиков, очищая землю от их присутствия. В храмах денно и нощно читались молитвы, призванные успокоить буйство Сехмет. Фараон и сам совершал исполненные тайн обряды, которые были призваны обратить смерть в жизнь, коль скоро сила справедливости не покинула его.
В течение этих несчастных пяти дней вся деловая активность практически замирала; планы и путешествия откладывались, корабли стояли на приколе, поля оставались пустыми. Кто-то припозднившийся торопился поправить плотины, ожидая неизбежных порывов безжалостного ветра, являвшего собой гнев мстительной львицы. Без вмешательства фараона что стало бы со страной, разоряемой разгулом разрушительных сил?
Начальник охраны дворца в Мемфисе тоже предпочел бы спрятаться где-нибудь в своих приемных и там дожидаться наступления первого дня года, когда сердца, освободившись от страха, раскрывались, переполненные радостью. Но его только что вызвала к себе царица Туйа, и он терялся в догадках, пытаясь понять, зачем. Обычно он не встречался лично с царской супругой и получал распоряжения от ее камергера; почему сейчас было иначе?
Правительница внушала ему страх, как и все значительные люди; храня исключительность египетского двора, она не терпела посредственности. Разочаровать ее было непоправимым проступком.
До сих пор карьера начальника охраны дворца складывалась довольно удачно: спокойно, без похвалы и порицаний, постепенно он продвигался вверх, никого при этом не задевая. Он умел оставаться незаметным, но держаться за место, которое занимал. С момента его вступления в должность никакое чрезвычайное происшествие не нарушало спокойствие дворца.
Никакое, кроме этого внезапного вызова.
Неужели кто-то из его подчиненных, метящих занять его место, оклеветал его? Или какой-нибудь приближенный к царской семье желал его смещения? В чем его могли обвинить? Эти вопросы донимали его и вызывали невыносимые приступы мигрени.
Трясущийся, страдающий тиком, от которого у него дергался глаз, начальник охраны явился в приемный покой царицы. Хотя ростом он был выше ее, она показалась ему огромной.
Он поклонился.
— Великая Царица, да будут боги благосклонны к вам и…
— Оставим формальности; присядьте.
Правительница указала ему на удобный стул. Служака не осмеливался поднять на нее глаза. Как у такой хрупкой женщины могло быть столько властности?
— Вы знаете, наверное, что один из конюхов покушался на жизнь Рамзеса?
— Да, Великая Царица.
— Вы также, должно быть, знаете, что ведутся поиски возницы, который сопровождал Рамзеса на охоту, и, возможно, является организатором преступления.
— Да, Великая Царица.
— Вас, конечно, оповещают о продвижении этого расследования.
— Боюсь, оно будет долгим и трудным.
— «Боюсь»… Замечательное выражение! Может быть, вы боитесь обнаружить правду?
Начальник охраны вскочил, как будто его ужалила оса.
— Конечно, нет! Я…
— Садитесь и слушайте меня внимательно. У меня создалось впечатление, что кто-то старается замять это дело и свести его к факту простой защиты; Рамзес выжил, нападавший на него скончался, заказчик исчез. Зачем еще что-то искать? Несмотря на настойчивые требования моего сына, не обнаружено ничего нового. Неужели мы уподобимся варварам, для которых понятие правосудия ничего не значит?
— Великая Царица! Вы знаете, как предана вам охрана, вы…
— Я вижу лишь ее недееспособность и надеюсь, что это временно; если кто-то мешает расследованию, я это выясню. Точнее, вы мне его назовете.
— Я? Но…
— Ваше положение как нельзя лучше подходит для быстрого и незаметного расследования. Найдите возницу, который подстроил Рамзесу ловушку, и предайте его суду.
— Великая Царица, я…
— Будут какие-нибудь возражения?