Читаем Сын цирка полностью

Прочти Фаррух о подобных лекарствах в какой-нибудь полоумной колонке газеты «Таймс оф Индиа», он бы написал язвительное письмо для публикации в разделе «Мнение». От имени реальной медицины доктор Дарувалла опроверг бы эту «глобальную чушь» – таким коронным выражением он всегда отзывался о любых публикациях с так называемым ненаучным или мистическим подходом. Однако рецепты вроде настойки человеческого волоса в красном чилийском вине, равно как и лечение тигриной мочой (не говоря уже о предупреждении насчет тигриных вибрисс), исходили от самого́ великого Пратапа Сингха. С точки зрения доктора Даруваллы, инспектор манежа, несомненно, знал свое дело.

Эти цирковые познания и взятие крови у клоунов-карликов укрепляли Фарруха в неизменном чувстве, что после кувырканий в страховочной сетке и падения на бедную жену карлика он так или иначе стал приемным сыном цирка. Фаррух испытывал неугасимую гордость по поводу своего неуклюжего оказания помощи Дипе. Какой бы цирк ни выступал в Бомбее, доктора Даруваллу можно было найти в первом же ряду; можно было также отметить, что он вращается среди акробатов и дрессировщиков, – а больше всего он был счастлив, наблюдая за репетициями и цирковым закулисьем. Эти сокровенные сцены по ту сторону основного циркового шатра, эти крупным планом кадры с тентами артистов и клетками животных были привилегией, дающей Фарруху почувствовать, что он здесь свой. Порой ему хотелось быть настоящим сыном цирка; Фаррух же полагал, что является здесь лишь почетным гостем. Однако для доктора этот почет был не мимолетным – отнюдь.

По иронии судьбы дети и внуки доктора Даруваллы были равнодушны к индийскому цирку. Эти два поколения родились и выросли в Лондоне или Торонто; они видали цирки не только покрупнее и пофантастичнее; они видали и почище – в буквальном смысле этого слова. Доктора огорчало, что его дети и внуки такие чистоплюи. Они считали палаточную жизнь акробатов и дрессировщиков убогой и даже «бесправной». Несмотря на то что земляные полы в палатках подметались несколько раз на дню, дети и внуки доктора Даруваллы были убеждены, что в палатках срач.

Однако для самого доктора цирк был хорошо организованным и обихоженным оазисом, который окружен миром болезней и хаоса. Его дети и внуки видели в карликах-клоунах одно лишь уродство, над которым в цирке можно только посмеяться. Но Фаррух чувствовал, что карлики-клоуны заслуживали, пожалуй, даже любви, не говоря уже о том, что они приносили доход. Дети и внуки доктора считали, что маленькие артисты подвергаются страшному риску, однако для Фарруха эти малыши-акробаты были счастливчиками – их спасли.

Доктор Дарувалла знал, что большинство детей-акробатов (как Дипа) проданы в цирк их родителями, которым было не под силу их содержать; другие были сиротами – этих и в самом деле усыновляли и удочеряли. Если они не выступали в цирке, где были хорошо накормлены и защищены, то жили на подаяние. Дети улицы, они делали перед вами стойку на руках и прочие трюки за три рупии в Бомбее или в небольших городках штатов Гуджарата и Махараштра, где «Большой Королевский цирк» чаще всего выступал, – нынче все меньше цирков приезжало в Бомбей. На праздник Дивали и в зимние каникулы еще всего лишь два-три цирка выступали в городе, но телевидение и видеомагнитофон нанесли урон цирковому бизнесу; слишком многие стали брать напрокат кинофильмы и сидеть по домам.

Послушать детей и внуков семейства Дарувалла, так получалось, что проданные в цирк дети-акробаты – маленькие трудяги-страдальцы, занятые в самой рискованной профессии; их тяжкий труд, невозможность побега были равносильны рабству. Первые шесть месяцев, пока шли тренировки, им ничего не платили; затем они начинали получать по три рупии в день – то есть лишь девяносто рупий в месяц, меньше четырех долларов! Но доктор Дарувалла возражал, говоря, что пища и кров с гарантией лучше, чем ничего; главное, что дети получали шанс.

Люди цирка сами кипятили воду и молоко. Они сами покупали продукты и готовили пищу; сами копали выгребные ямы и очищали их. И хорошие акробаты подчас получали от пятисот до шестисот рупий в месяц, пусть это и было всего лишь двадцать пять долларов. Честно говоря, хотя «Большой Королевский» действительно заботился о своих детях, Фаррух не стал бы утверждать, что во всех индийских цирках к детям такое же отношение; некоторые тамошние цирковые представления были настолько убогими – не говоря уже о халатности и отсутствии профессионализма, – что доктор допускал возможность столь же жалкой жизни в таких местах.

В «Большом Голубом Ниле» жизнь была действительно жалкой; и правда, среди индийских цирков «большой тот», «большой этот» самым жалким был «Большой Голубой Нил» – или, по крайней мере, самым мелким из больших. Дипа согласилась бы с утверждением, что ее цирк не такой уж и большой. Жене карлика, «женщине-змее», перевоплотившейся в воздушную акробатку, недоставало ни блеска, ни здравого смысла; не только пиво было причиной ее слишком скорого падения с трапеции.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги