Сын тумана

– Как толков мой ученик, – Кортэ повернулся к королеве, прекратив всматриваться в стену за затылком герцога Валериана, едва способного дышать под тяжелым взглядом. – Вот, учу его: если ты готов отдать все ради обретения чего-либо, платить едва ли придется. Упертость, упертость, еще сто раз она же – и камни сделаются мягки в твоих руках.

Изабелла позволила себе кивнуть – ей тоже нелегко давалась беседа с новым Кортэ… Взгляд королевы охотно переместился на его жену, Изабелла подарила Аше теплую улыбку. Маари как раз теперь хихикала и невнятно бормотала над колыбелькой новорожденной инфанты. Взгляд королевы задержался на личике малышки – обрел опору и отдых…

Даже для повелительницы Эндэры, привычной к самым разным гостям, был жутковат худощавый Кортэ, с его движениями – неправдоподобно гибкими, с его привычкой подставлять лицо востоку и замирать с трепещущими ноздрями в предвкушении рассвета. Татуировка змеиной чешуи на коже Кортэ лоснилась слишком уж естественно, радужные блики пробегали, обозначая морщинки улыбки у глаз. В зрачках светом близкого дня вспыхивал огонь – и выдержать взгляд рыжего нэрриха становилось невозможно.

– Дон Кортэ, дон Оллэ, что было причиной вашей настойчивости в выборе столь раннего времени трапезы? – уточнил король, спасая жену от внимания сына тумана и принимая на себя тяжесть его взгляда.

– Ноттэ переслал сообщение со своим ветром. Сказал, раннее время ему удобно, – повел плечами Кортэ.

– Вы не выпили ни глотка…

– Прежние страсти Кортэ стали пеплом, – отозвался Оллэ, поскольку сын тумана отвечать не собирался, снова уставясь на восток. Оллэ подвинул к себе кубок и отхлебнул большой глоток. – Сидр хорош… Но наш прежний Кортэ выгорел дотла, чтобы нынешний заново родился в мир, пророс. Его корни – Аше, его радость – Аше, его кровь и жизнь – ну, вы сами понимаете, что я скажу. К чему же ему сидр! Такие мелочи… И ладно бы лишь сидр! Когда Иларио все же решился сообщить о растрате в немыслимо короткий срок половины вверенного ему громадного состояния, наш рыжий златолюб не придушил злодея. Мирно спросил, был ли Абу согласен с расходами – и кивнул. А мы с Энрике ждали самое меньшее камнепада и извержения вкупе со взрывами и пожарами… Готовили убежище. Увы, скучный был день.

– Брат Иларио купил себе корону и заодно сан патора? – заподозрил Бертран Барсанский.

– Увы, нам всем не повезло отделаться столь дешево. Брат Иларио обзавелся надежнейшим планом избавления человечества от грехов и пороков, – тяжело вздохнул патор. Свершил знак стены. – Спаси нас Мастер от столь рьяных праведников. Брат покинул обитель, увел невесть куда людей самого странного толка, от бывших Зорких и до лавочников из золотого квартала. Я, не скрою, пригрозил ему отлучением от света истиной веры и закрытием врат Башни… Но тщетно. Он и прежде не умел слушать любые голоса, кроме своего же внутреннего. Кстати, где теперь пребывает сие исчадие фанатичной праведности?

– Гостит у Энрике, на острове. Молится о ниспослании твердой поддержки своему начинанию, – хмыкнул Кортэ, отвлекаясь от созерцания рассвета. Во взгляде вспыхнула бешеная искра. – Говнюк разозлил меня! Если б не Оллэ, я б ему выжег печёнки. Он, видите ли, отныне миролюбив. Он, кол ему в… Гм… Он затевает починку фундамента Башни. Он, чтоб ему пониже спины напекло, моим золотишком рассчитался за «раствор».

– Именует себя каменщиком, одним из многих, – подтвердил Оллэ, делая новый большой глоток. Он прищурился, отвернулся и позволил порыву ветра прочесать свои волосы… и поднялся из кресла. – Время указано точно.

Первый луч рассвета золотой иглой проколол полотно тумана, блеснул и спрятался – нырнул, свершив первый стежок узора дня. Кортэ вздохнул, потянулся и тоже шагнул в перилам. Он повел плечами, с хлопком уложил на перила ладони – правую и левую, чтобы стоять крепко, широко. Золотой блик снова проявился, блеснул ярче и шире. Аше сунулась под руку Кортэ, хихикая и толкая его локтем в ребра. Вот она рассмеялась громко, хлопнула себя по бедру – и указала копьем в облачную высь.

Королева спрятала зевок в складках веера, собралась было встать, но передумала, по вскинутым лицам отмечая: то, что стало причиной общего волнения, не так уж далеко и значит, вот-вот явится на балкон.

Ноттэ и прежде предпочитал захаживать в гости ночью или на рассвете, – знала Изабелла по опыту. Сын заката не уважал суету и сплетни, он возникал призраком, обсуждал важное и пропадал, оставаясь невидимкой для любых дозоров, даже для сплетен дворца. Вот и сейчас проберётся по крыше, зацепится за густые пряди вьющейся кудрями лозы – и вмиг спрыгнет на балкон.

– Клянусь седалищем мученика Хосе, – король ни с того, ни с сего припомнил одну из любимых присказок опального пса Эспады. Охнул и попятился, оградив себя знаком стены.

Оллэ сделал два шага назад, даже Кортэ качнулся от перил, улыбнулся, блеснув радужной складкой змеиной чешуи на висках. Королева начала подниматься из кресла – но сразу села вновь, обмахиваясь веером.