Сын ведьмы

Каким-то чувством ведьма различила однотонный звук капель. Они падали на белесые кристаллы, в которых кособочились, гнулись или, наоборот, выпрямлялись чьи-то тени. Ведьма не могла рассмотреть их в темноте. И это она, которая всегда прекрасно видела даже в самой кромешной тьме!

И все же она что-то улавливала. Проход, большая арка под сводом огромной пещеры, опиравшаяся на гигантскую колонну. А еще там стоял, словно стела, витязь – темный весь, но длинные волосы светлые. И плечи могучие. Охранник. Малфрида пыталась его рассмотреть, но поостереглась, поскольку уже почувствовала взгляд наблюдавшего за ними Мокея. Может, и этот охранник ее заметил?

За Кромку могут заглянуть умирающие, увечные или те, кому это дано с рождения. А Малфрида уродилась наделенной подобной силой. Однако никто не учил ее этому, рядом не было никого столь могучего, чтобы разъяснить, как проникать взглядом в царство Кощеево. А если это сам Бессмертный давал ей такую возможность? В любом случае сейчас ведьма действовала, по сути, неграмотно и неумело. Оттого и опасалась, что ее заметят эти души тьмы, подвластные Кощею. Но то, что Кощей спрятал кладенец поближе к себе, поняла. Разящий меч хранится в его подземелье, совсем близко от самого хозяина Кромки. Малфрида боялась увидеть Бессмертного. Она уже слышала его дыхание, такое близкое…

Ей вдруг сделалось дурно. Что-то темное тянулось к ней из-под сводов подземелья, высовывалось, дразнилось. Он! Кощей ничего не опасается, ему даже весело. Она различила его сухой смех. Слышала: «Ну попробуй, ну рискни, приди, развлеки меня!»

В висках застучало, мысли стали вспыхивать и угасать, она повалилась на землю.

Очнулась в сильных, удерживающих ее руках Добрыни.

– Эй, эй, не увлекайся. Все, теперь ты здесь, с нами. Сейчас горячего похлебаешь и все пройдет.

Но есть ей не хотелось. Залезла под шкуры, сжалась калачиком, стараясь уснуть. Понимала, что Кощей их ждет. И ничто его не страшит. Он уверен в себе.

На миг приоткрыв глаза, Малфрида посмотрела на сына. И вдруг поняла: а ведь и ее Добрыню ничего не страшит. Он так же уверен в себе. Может, это и глупо… Однако Добрыня не прост. И еще неизвестно, что будет, когда он потягается с Кощеем. А она, Малфрида, поможет в этом сыну.

Они поставили дозорных – мало ли что в этой глухой чаще может случиться? Добрыня решил сторожить последним, чтобы другие перед дорогой лучше поспали. И когда осоловелый Жишига разбудил его, посадник спокойно уселся у рдеющих угольев, погрузился в размышления. Думалось о всяком. Но не о предстоящем, а о том, что оставил. Шумный многолюдный Новгород, живая деятельная жизнь, толпы народа. Во граде уже и церковь, небось, возводят, отстраивают порушенные, пожженные срубы. Вскоре торжище зашумит. Но опасность не пройдет, и удаляться от города будет рискованно. Слишком много замороченных чарами в округе, которые еще долго будут сопротивляться всему новому, враждовать, лить кровь. Когда-то прославленный воевода Свенельд говорил юному Добрыне, что человек сильнее всего нелюдского и, как бы ни было трудно, он рано или поздно одолеет. Другое дело – как рано. Или как поздно. Добрыне хотелось ускорить события. Или сложить буйну голову. Малфрида говорит, что все было зря. Но он ей не верил. Они ведь еще и не начинали. И для него труднее всего было уговорить чародейку помочь ему. Но справился же он с этим! Значит, и с остальным получится. Отчего же тогда так тяжело на душе? Неужели он и впрямь сомневается? Или это… страх?

Добрыня был вынужден признаться самому себе, насколько он боится. Хотя и знал: не переступив через страх, ничего и не добьешься. Уж этому, пожалуй, жизнь его научила. И чтобы не тужить о том, выйдет или не выйдет задуманное им, Добрыня решил просто вспомнить о хорошем… о далеком Новгороде, ставшем ему родным, о сыне Коснятине, крепком таком парнишке, которого, увы, он почти не знал. Вот когда вернется…

А еще Добрыня понял, что думает о Забаве. О ее улыбке задорной, о синих, как незабудки, глазах, о покачивающейся под тканью высокой груди. Забава, Забавушка, забавная дева. Он улыбнулся. И все терзавшие его ранее сомнения и страхи вдруг показались не такими важными. Вспомнил, как дочь волхва, сама опасающаяся всего в нави, все же не дала ему погибнуть в трясине, вытащила. И теперь его долг – ее саму спасать из беды. И Малфрида от помощи им не отвертится, какой бы там Мокей ей ни пригрезился. Ведьма сама отдала Забаву Кощею, вот пусть и пособит ее выручить. Вон как она удивилась, узнав от Даа, что дочь волхва вятичей даже от Кощея смогла убежать. Ну, эта еще за себя поборется! А он, Добрыня, – за нее. И вспомнилось вдруг со сладостным трепетом в сердце, как девушка сказала ему в волшебном лесу: «С тобой, боян, мне ничего не страшно!» И так вдруг захотелось найти ее, приголубить… поцеловать в уста сахарные, как некогда целовал.