Сын ведьмы

Добрыня и сам мог многое вспомнить. К примеру, о том, от каких глупостей порой удерживал племяша: то Владимир чуть не поругался с добывшими ему престол варягами, а Добрыня уговорил их идти дальше, в богатую Византию, а не учинять восстание в Киеве; то молодой князь вдруг принялся у своих же дружинников девок уводить, и Добрыне еле удалось замять дело и сговориться с оскорбленными мужьями. То вдруг вспомнилось, как упоенный силой Владимир задумал штурмовать неприступные стены града Булгара, и Добрыне пришлось исхитряться, чтобы отговорить его, дабы не положили там половину войска, сохранив его для других ратных дел, не менее важных, чем покорение черных булгар. Кощей это тоже понимал, излагал все складно. И Добрыня вдруг задумался – а справился бы Владимир без него? Добрыня давно смирился с тем, что вся слава и полнота власти всегда доставались князю. Но сейчас, слушая Кощея, он вдруг ощутил, как что-то начало давить в груди, что-то давно запрятанное, о чем старался не думать. А Кощей вернул его к этим мыслям.

Бессмертный присматривался к лицу гостя, затененного наносником шлема. Вон губы кусает. Хорошо! И он продолжил:

– Я не сказал ни слова неправды, ты сам знаешь. Все это было, Добрыня. Однако скажи, кто оценил то, что ты сделал? Тебе дали княжество в удел? Тебя посадили по правую руку, чтобы вместе править? Нет. В лучшем случае заметили, как ты это сделал. Как никто иной не смог бы. Потому ты и ныне почитаем на Руси, потому твое слово важно и за тобой пойдут. Ты ведь лучший из мужей. Вернее, можешь стать лучшим, если тебе немного помочь. Я же готов помогать тебе в этом. Видишь, сколько тут злата? Ты отродясь столько не видывал. Никто столько не видывал, – довольно захихикал Кощей. – Но поверь мне, если я дам тебе всего пару пригоршней этих сокровищ, чтобы нанять новые войска… Да ты тогда кого хочешь наймешь под свою руку! Ну а слава твоя сделает все остальное. И тогда уже только тебе решать, кто истинный правитель Руси: ты или этот мальчишка, которому ты всю жизнь уступал дорогу.

Добрыня давно опустил меч. Щурился, ибо чем больше говорил Кощей, тем ярче, казалось, сияло золото вокруг. Даже в голове мутилось от этого. А думалось… Может, и прав Кощей? Может, стоит рискнуть?

– И ты готов отпустить меня и помогать в будущем? – спросил он сиплым голосом – в горле было сухо, словно целую вечность воды не пил.

Кощей закряхтел, захихикал, сквозь темную муть накидки проступило какое-то новое лицо – благообразное, седое, возвышенное. Ну чисто мудрый покровитель со светлым ликом. И только загоревшиеся красным глаза указывали, что это все та же нежить, но разумная, что-то замыслившая. Поэтому, не дождавшись ответа, который у Кощея наверняка был готов, Добрыня спросил:

– А что ты захочешь для себя? Ведь не из любви же ко мне такое предложил?

Бессмертный ответил не сразу. Он склонился, стал рассматривать золотые украшения под ногами, любовался перстнями с крупными самоцветами, перебирал искусно выполненную ажурную цепь. «Ну уж не золота же он у меня попросит, – гадал Добрыня. – Оно-то его пьянит похлеще меда стоялого, но у него его столько, что от меня он больше никогда не получит. Нет таких богатств на Руси».

– Отринь своего Бога! – вдруг глухо, но с нажимом произнес Кощей.

Добрыня не удивился. Ну да, что еще нечисти надо, как не избавиться от того, кому столько людей поклоняется, кто силен и при ком все эти духи, тени, кромешники исчезают из мира людей навсегда.

– Ты так боишься Христа? – спросил Добрыня, стараясь чтобы голос звучал как можно спокойнее. Еще бы, прийти к самому хозяину Кромки и в глаза ему говорить, насколько тот боится новой веры.

Кощей выпрямился в кресле, теперь он выглядел статным широкоплечим богатырем, с длинной мощной шеей, темными, ниспадающими до плеч волосами, на голове угадывался зубчатый венец из какого-то вороненого металла. Лицо же превратилось в маску, строгую и непримиримую. Но и гордость в нем была, надменность. И таким же надменным голосом Бессмертный напомнил о том, как сильны раньше были духи и нелюди на Руси, как смертные зависели от них, как вынуждены были поклоняться. И чем больше опасались и верили в силу их чародейства, тем больше почета им было. А уж как самому хозяину Кромки некогда поклонялись! Что могущественнее и страшнее того, кто может утянуть из этого мира? Вот и несли ему дары, вот и боялись его, служили раболепно, лишь бы оттянуть миг ухода. Это позже люди придумали себе иных покровителей. В глухих селениях стали почитать прародителя Рода, с приходом воинственных варягов дружинники начали возвеличивать грозного Перуна, в разраставшихся градах ставили капища богу богатств Велесу. Кощея же продолжали опасаться, как и схожих с ним Морену и Чернобога. От последних Кощей только силу получал, но был недоволен, что его самого как бы отодвинули на потом. На миг ухода, миг смерти. И все же силу свою он не терял. Однако сила эта может разрастись, вернуться и стать главной в славянском мире, если вновь станут его почитать и ставить ему алтари, класть на них жертвы и подношения.