Но про погубленного ею Калокира Малфриде вспоминать было больно. Даже пригожий Домжар не мог отвлечь ее от этой боли. Да и надоел он быстро ведьме. Однако вятич был нужен ей, особенно когда поняла, как он хочет возвыситься. Вот тогда Малфрида и пообещала ему помощь, заключила с ним уговор, заставив поклясться в верности на собственной крови. Это была страшная клятва – нарушивший ее должен был поплатиться жизнью. Что в итоге и произошло с Домжаром. Малфрида ценила его, пока он верно служил ей, за что расплатилась с ним сполна: и служителем главного капища сделала, и власть дала, и чудеса за него совершала, учила, что и как сказать людям. А от него всего-то и блага было, что когда-то приютил, а позже она сговорилась с ним создать легенду про Ящера, хранителя племени заокских вятичей, для которого надо выбирать жертвы.
Но не о Домжаре сейчас думала ведьма. Обмывшись в ручье, расчесывая пальцами темные пышные волосы, Малфрида гадала, как вышло, что этот назвавшийся Добрыней чужак разгадал все ее тайны. Сын? Она и верила в это, и боялась поверить. Ибо тот, кого она родила, был скорее ее бедой, чем радостью. В свое время она пообещала отдать его в жертву Кощею75. Не вышло. Позже, решив стать просто женой лекаря Малка, она постепенно привязалась к маленькому Добрыне, даже по-своему полюбила это дитя. Дитя ее унижения и боли. И все же по сей день, когда Кощей искал с ней связи, он напоминал, что она его должница. Даже убеждал, что, если Добрыня останется на Руси, от него будет беда всему чародейству.
Но от Добрыни и впрямь вышло зло. Он пошел по иному пути, чем ему было предназначено, он менял жизнь на Руси. Как-то Малфрида навестила своего внука Владимира и поняла, какую власть имел над ним Добрыня. По рождению Владимир должен был стать мягким и послушным, но рядом с ним находился решительный дядька, который учил его, направлял, воспитывал. Владимир в итоге стал тем, кем стал, – крестителем Руси. Добрыня его в этом поддержал. Разве могла подумать Малфрида, что ее сын и внук пойдут против всего, что ей дорого? А вот Кощей упреждал, что такое случится. Теперь же новая вера завладевала сердцами и умами русичей, они отступались от того, во что верили их пращуры, во что верила сама Малфрида. И мир чародейства, мир духов и нелюдей отступил. Ибо все они слабеют, если их не почитают, не боятся, а поступают по-своему. Или по воле Бога, как нынче говорили новообращенные люди на Руси.
Однако Добрыня теперь тут, и как ей быть с ним? Он умен, хитер, отважен. Он сам напросился попасть в мир нави, все разгадал, но ничего тут не боится. В глубине души Малфрида даже гордость чувствовала, что у нее такой сын, но в то же время понимала, насколько они чужие. И это при том, что они были одной крови, ее людской крови… и ее темной крови. Она была заложницей этой тьмы, сколько бы ни пыталась сохранить в себе человека.
Остаться человеком ей хотелось, она наслаждалась своим умением радоваться и переживать. Вся окружавшая ее нежить, эти бездумные, беспечные нелюди… Она скучала среди них. Их нарочитое постоянное веселье ее утомляло. Оно не было настоящей радостью, это было лишь стремлением не заскучать в долгой бездушной жизни. И Малфрида, покинувшая мир людей, особенно остро это чувствовала. Как и чувствовала, что духи ощущают ее тоску. Ведьма понимала, что это их злит, что однажды она может потерять свою связь с ними и из госпожи превратится в преследуемую дичь. Духи очень чутки к состоянию людей, они улавливают, кого нужно сторониться и бояться, а кто может стать их жертвой.
Это были грустные мысли, неуместные в такой ясный солнечный полдень. Полдень… Духи сейчас на покое: вон дремлет берегиня над своим источником, ее тонкие голубоватые волосы почти слились со струями, сбегающими в воду. Корягой застыл темный пушевик – не зная, и не поймешь, как могут мерцать недобрыми зеленоватыми искрами его глаза среди выступов коры. Малфрида всех их сейчас видит глазами человека. Ну а ночью опять станет Ящером. И она лишь подумала, что хорошо, что ушла подальше от избушки, где остался Добрыня. Ибо Малфрида не желала сыну зла. Значит, ей следует поскорее вывести его из этого чародейского мира. Пусть живет себе там, среди людей.