Сын ведьмы

Руки делали однообразную поточную работу, а мозг освободился для философских раздумий. Алексей обдумывал своё будущее на чужой войне. Кровавая бессмысленная бойня уже не увлекала. Воин никогда не имел садистских наклонностей. И даже когда совсем ещё мальчишкой резал по ночам ножом волков, он действовал по необходимости. Если враг бежал, он не преследовал хищника. Цель — защита станицы, снятые шкуры — лишь боевые трофеи. Крови сын ведьмы не чурался, но чужая смерть не опьяняла. Алексей рассматривал смерть, как необходимую рутинную работу. Такую же, как колка дров для печи. Рубить вражьи головы он мог абсолютно без угрызений совести. А страха мальчишка не ведал вообще, лишь разумной осторожности учил его старый воин. Ещё крёстный отец воспитывал в мальчишке чувство долга. Оно — то и не позволяло бросить гиблое, неправое дело и вернуться в родную станицу. Хотя, может, по — малолетству он чего — то не понимал в большой войне. Из фронтового окопа не видно всей картины великой баталии. Линия фронта растянулась на полконтинента. Кто знает, какие гениальные стратегические замыслы роятся в головах мудрых генералов? Им было не жалко пожертвовать сотней казачьих жизней за продвижение на пяток километров.

Из подобных бессмысленно загубленных сотен жизней ткалось полотно великой войны. Правда, за что идёт Первая мировая война, Алексей совершенно теперь не понимал, впрочем, как и миллионы простых солдат. Вначале говорили, что враг напал на Русскую империю. Но бои сразу развернулись на территории Австрийской империи. Говорили, что идём защищать братьев славян. А где они, те братушки? Село будто вымерло, все жители убежали от войны. Нужна ли местным крестьянам такая защита? Лошадей изымают интенданты, хлеб из амбаров выгребают фуражиры — всё для фронта, всё для победы! Артиллерия рушит дома. Поля и сады заброшены, конница вытаптывает последние пшеничные колоски, а стволы плодовых деревьев идут на укрепления окопов или просто… на дрова.

Алексей всё злее и быстрее размахивал топором. Железное лезвие безжалостно крошило пеньки на остробокие поленья. Гора чурбаков таяла на глазах. Темп взмахов возрос настолько, что, казалось, топорище превратилось в ударную палочку, выбивающую боевой марш на полковом барабане.

Все обозники прекратили работу и, открыв рот, заворожённо следили за игрой виртуоза на чудном ударном инструменте.

— Вот Сын Ведьмы разошёлся, — сжав зубы, недовольно процедил фельдфебель, когда к нему подошёл Семён со свёртком в руках. Зыков нервно кивнул в сторону возмутителя спокойствия. Куча дров скоро закончится, а важному местному начальнику не хотелось быть проигравшим в споре с пришлым казачком. — Семён, может, ты остановишь этого басурманского шайтана. А то вся работа встала. Не ровен час, у поваров каша подгорит, а спрос с меня будет.

— Казак дрова рубит, словно шашкой кочан капусты шинкует! — восторгался вместе со зрителями Семён. Но свою выгоду хитрый еврей находил в любой ситуации: — Зыков, первый каравай горячего хлеба мне отдашь — пробу сниму.

— От пуза накормлю, Семён, только останови шайтана!

— Смотри, Зыков, не пожалей потом, ты сам попросил, — пригрозил пальцем Семён. — Такого работника лишишься.

— Да забирай себе в штаб этого басурмана, — отмахнулся фельдфебель. Мужик уже боялся неуправляемого казака. Видно, не зря слух прошёл, что этот мстительный казачок в одиночку целую роту австрийцев «смясорубил». Только пехотинцы говорили, будто бы то с пулемёта было, хотя такой рубака мог и шашкой «нашинковать». А ещё, выпивший переводчик из штаба тоже брехал за столом, что пленные венгры про двух Чёрных казаков поминали: будто бы те позапрошлой ночью заманили в лес конный разъезд и всех там порешили — поутру лишь всадники без головы по краю болота бродили. Зря тогда не поверил никто пьяным россказням. Ох, вправду, есть умельцы среди казаков лихо шашкой махать!.. Топором тоже!

— Ну, Зыков, тут одной бутылью самогона не обойтись, — набивал цену прожжённый коммерсант.

— А если за спирт? — не пожалел припасённого дефицитного товара фельдфебель. — Чистый, как слеза.

— Ведро! — жадно загорелись еврейские глазки.

— Три литра, — скривившись от абсурдного запроса, понизил ставку Зыков.

— Пять!

— Нет, только пол — литровую бутылку добавлю.

— Добавь хоть пару бутылок, — умело канючил Семён. — Мне же такой бедный магарыч штабс — капитану на стол ставить стыдно будет.

— Да обожрётся твой Хаусхофер с трёх литров, — упёрся прижимистый завхоз.

— Три — это мне, а Ваше благородие из бутылочек, культурно, кушать изволят.

— Дюжину пустых водочных дам, с этикетками. Сургуча у тебя полно. Разбавишь спирт и удачную коммерцию сделаешь, — знал толк в подобных делах фельдфебель.