Вдруг невесомый крестик стал тяжелеть, будто невидимая рука ухватила за него и натянула шнурок в струну. Жадюга вцепился изо всех сил, но пудового веса крест потянул шнур из потной ладошки. Крестик вырвался и упал впритык с подошвой сапога жандарма, по самую крестовину вонзившись в доски пола. Край крестовины прорезал резиновый кант подошвы насквозь. Чуть ближе, и пропорол бы большой палец ноги.
— Тяжёл мой крест для тебя оказался, — улыбнулся казак и, без усилий, выдернул крестик из доски, поднял за шнурок и водрузил на шею.
— Шама — а — н, — прошептали дрожащие губы жандарма, а его взгляд приковала глубокая выбоина в доске пола.
Больше никто к Алексею не приставал с назойливыми просьбами. Охранники опасались сумасшедшего фронтовика, а кандальники и рады бы держаться от кровожадного шамана подальше, да обстановка не позволяла. Сперва ехали в тесном железнодорожном вагоне, потом ютились в трюме речной баржи. В устье Амура каторжан перевели на морской пароход и доставили на север Сахалина.
Богатые углём шахты по условиям позорного Портсмутского мира 1905 года достались Японии. На южной половине острова теперь хозяйничали оккупанты. Всех русских каторжан они сразу расстреляли. Недостатка в рабах империя Восходящего Солнца не испытывала — полно корейских рабочих. Которые и язык самураев лучше понимали, и пищи меньше потребляли, чем избалованные царским режимом ленивые каторжане.
Пока добрались до Сахалина, уже и лето началось. На пристани встречал новую партию заключённых сам глава Северной каторги. Она осталась на острове единственной русской шахтой. До Первой мировой войны её почти совсем забросили, свозили всякий сброд подыхать, но вот в прошлом году спустили план добычи угля и начали активно теребить главу каторги. Майор Путилин пытался удовлетворить запросы военного флота в угле, но и про свой интерес не забывал. За десятилетие спокойной жизни он оброс связями с зарубежными компаниями и чуть ли не половину добытого угля продавал нелегально. Губернатор, конечно же, тоже был в доле, но теперь, как с цепи сорвался, требуя увеличения поставок угля во Владивосток, при этом не желая уменьшать и отгрузку «налево» — привык за эти годы к денежному приварку. Старик Путилин уже готовился выйти на заслуженный пенсион и зажить на нажитые непосильным трудом капиталы, но проклятая война спутала все радужные планы. Хам губернатор не отпустил опытного управляющего на заслуженный отдых и давил последние соки из старика. Перечить власти майор не смел, слишком много у него грешков за душой накопилось. Поэтому тоже жал план из каторжан что есть мочи. Прибытие пополнения, для начальника шахты было манной небесной.
Путилин велел выстроить контингент вдоль пирса и лично осматривал каждого зэка, как хозяин — барин рабочих лошадей. Народец был пока ещё трудом не замученный, физически здоров, но богатырской силой не блистал. Лишь один молодец выделялся статью, как племенной жеребец среди худородных кляч.
— Кто таков? — подошёл хозяин к видному парню.
— Казак Алексей Ермолаев, Ваше высокоблагородие! — вытянувшись во фрунт, стукнул каблуками лихой боец.
— Служивый? — удивлённо всплеснул руками чрезвычайно довольный чётким докладом майор. — Бориска, ану, подать дело Ермолаева мне в руки.
Услужливый клерк перелопатил кипу папок и поднёс нужную хозяину.
Путилин развязал тесёмки, раскрыл, бегло просмотрел глазами характеристику заключённого.
— Политический? Как же ты, награждённый двумя «Георгиевскими крестами» фронтовик, в этакую грязь — то полез?
— Напраслину возвели на меня злые люди. Никогда ничего плохого супротив Веры, Царя и Отечества не злоумышлял, Ваше высокоблагородие. Честно бился за страну и народ русский. И готов доказать сие беспримерным рвением и усердием в труде.
— Это как же? — опешил от напора такого энтузиазма хозяин каторги.
— Прошу, Ваше высокоблагородие, разрешения сколотить отдельную артель и выдать нагора двойную норму угля.
— И что ты за своё рвение просишь? — заподозрил подвох опытный управляющий. — Да и где дурней ещё таких сыщешь.
— Прошу лишь выдавать двойную «пайку» на каждого ударника труда, — простодушно улыбнулся парень. — Двоих фронтовых товарищей я уже имею, а остальных в артель наберу из политических. С уголовниками у меня отношения не сложились. Рука тяжёлая — могу зашибить слишком «борзых».
— Ага, вижу, четверых уж приголубил в иркутском каземате, — прочитал в деле майор. — Только тут я за убийство не жалую. Сразу душегубов вешаю. Мне на каторге железный порядок надобен.
— Вот и прошу, Ваше высокоблагородие, не искушать судьбу, и отделить политических от уголовников. А двойную выработку угля я гарантирую.
— Да откель у меня политические на каторге, — всплеснул руками начальник. — Тут же одни душегубы и грабители сидят.
— Господин майор, — осторожно подступил ближе клерк с бумагами на руках, — есть один у нас политический — Артёмом кличут. Он тоже из — за драки с убийством статью поменял на уголовную.
— Ладно, пусть хоть не артель, а маленькая бригада будет, — махнул рукой Путилин. — Всё же клок шерсти с драной овцы.