Сын за отца отвечает

Дальше было противно. Хозяйка впала в истерику, дико билась в руках комендантского бойца и милиционера, орала что-то бессвязное. Однако Томич, похоже, вычленял из этих криков что-то для себя понятное, потому как поощрительно кивал и команды успокоить женщину не давал. Похоже, в своих проклятьях, обращённых ко всем подряд, включая присутствующих, неких отсутствующих, втянувших её в это дело, хохлов, сепаров, Порошенко, Путина и даже отчего-то Хрущёва, Анна что-то выплёскивала. Что-то полезное для следствия.

В конце концов она успокоилась. Алексей принёс ей воды, она выпила так, будто и воду ненавидела сейчас — вместе со всем тем длинным списком персон, который она только что выдала. Посмотрела на своего жильца, на Томича, затем спросила безучастно:

— Меня на подвал, да?

Томич задумчиво посмотрел на неё:

— Ну а как ты хотела? По содеянному. Но и на подвале люди живут. А вот как живут — зависит, конечно, от того, как они сотрудничают со следствием…

Анна поникла. Было понятно, отчего. В молодом Луганском государстве — ладно, недогосударстве — и нравы царили… ну, молодые. Как в той Гражданской войне. За белых аль за красных? И далее — без особых процессуальных заморочек. В зависимости от.

На подвал МГБ попасть — это, по слухам, было ещё ничего. Всё же шантрапой всякой не занимаются. Да и некая культура законности всё же не заслонена военной неумолимостью. Вот у казачков было, опять же, по слухам, совсем хреново. Полная революционная целесообразность. Подозревали в работе на укров всех, а всех незнакомых — вдвойне. Хватали и тащили на подвал даже добровольцев, если те оказывались в казачьей зоне без знакомого казакам сопровождающего. Такие тоже бывали: проходили «ноль» самостоятельно, или связывались с жителями приграничных селений, или просто шарашили через поля на грузовике, вдали от пограничных КПП.

Рассказывал про такой случай один из парней в его роте, возвращавшийся после излечения через какой-то из дальних переходов. Погранцы вдруг закрыли проход, опустили шлагбаум и, по словам рассказчика, «вдумчиво засуетились». Результат суеты нарисовался уже минуты через три в образе бэтээра, щедро разбрасывавшего питательную донецкую землю из-под колёс и шустро углублявшегося в сопредельную темноту.

Итогом операции стали пригнанная на КПП древняя крытая «шишига» и длительные переговоры кого-то с погранцами, окончания которых боец уже не застал. По отрывочной фразе, брошенной веселящимся дэнээровцем (переход был у соседей), он понял, что некие наивные ухари добровольцы посчитали, что раз степь, то её никто не охраняет, и приборчиков внимательных нет. И попёрлись внаглую на грузовике. Хорошо, что рация у них была правильно настроена, на правильную волну: когда услышали приказ команде бэтээра стрелять в случае продолжения движения, остановились, обозначили себя светом и по радио.

В общем, энтузиасты просачивались, полагая, что тут всё мёдом намазано, им сейчас же дадут оружие и направят на фронт. А казачки встречали их неласково. Бросали на подвал и начинали задавать вопросы. И если некто в течение первых пятнадцати минут не успевал убедить их в своей пушистости и добронамеренности, то приходилось такому добровольцу несладко.

Как рассказывал Алексею казачок в Алчевске, где Кравченко был принят подозрительными патрульными Головного, никаких особых пыток и жестокостей. Людишек били вдумчиво, чтобы посмотреть, кто как держать будет экзекуцию. И в зависимости от этого уже определяли дальнейший путь добровольца — на окопы на пару неделек для дальнейшего наблюдения, на подвал дальше или же — по законам военного времени, как укровского шпиона.

— Но то редко совсем, — заверял казачок, заглаживавший за немудрящим столиком вину перед «правильным» Алексеем за первоначальную подозрительность. — Когда точно всё со злодеем ясно. И то иной раз просто выкидывали его между своим и укропским блокпостами, когда подозрения были, а доказательств — нет. Не звери, чай…

Анне-хозяйке подобное, понятно, не грозило, но она всё равно начала преданно смотреть на Томича и развёрнуто отвечать на его вопросы.

Выяснялась с её слов интересная ситуация. Ежели прежде, «при хохлах», бизнес сдачи квартир был достаточно хорошо налажен — долю за спокойствие давали участковому (присутствующий мент пожал плечами (он-де новый, тогда не работал), кому-то ещё наверх по милицейской линии и немного в жилконтору, чтобы те по своим каналам не устраивали подляны в самые те моменты, когда на квартире милуется парочка, — то после смены власти жилконторские остались, а вот с милиционерами пошли разные заминки. Так это сформулировала Анна. И довольно скоро на подобных ей хозяев вышли ребята, что называется, с окраин. Ну, или со спортивных клубов. Сначала рядились под ополченцев, но в конечном итоге довольно быстро обозначили свою настоящую принадлежность к бандитам. «К мафии», — как сказала Анна.