Сын за отца отвечает

А мы не навязываем свою точку зрения. Русская душа очень открытая. Мы готовы принять любого, какой бы национальности он ни был, лишь бы он был человеком. И обнять его, и отдать последнюю рубашку. А на каком он языке говорит и во что одет, неважно, хоть в шаровары, хоть в халат. Самое главное – жить по совести. На мой взгляд, совесть – это Бог. Это тот внутренний стержень, ограничитель, который держит тебя в рамках, чтобы ты не делал ничего неправильного. Чтобы окружающие знали, что ты хороший человек. Вот это самое главное. Даже сейчас, на войне, я говорю: жить надо по совести, и тогда всё будет нормально.

И вот – убит…

Как это вообще возможно? Он что – на линию соприкосновения поехал? Да и там затишье на Новый год…

Бывал Алексей у Сан Саныча в Красном Луче, сиживал и езживал в его броневичке фольксвагеновском. Ничего не давал на откуп случайности товарищ Бэтмен: хороший был броневичок. Не лёгкая жертва для обычного вооружения обычной ДРГ. И охрана была хорошая. Да хоть это последнее – да, получается, последнее, если Мишка не ошибается! – посещение Лёшкиной квартиры взять. Казалось бы, к своему в гости заходил! Но два бойца неотлучно сторожили в квартире, ещё один – в подъезде, а четвёртый – возле подъезда на улице. Грамотные люди охрану ставили, недаром говорили, что один из его людей, с позывным Кот, аж в Кремлёвском полку служил. Надо думать, не ножку лишь тянул в балетной тамошней шагистике…

Была надежда, что Митридат, с некоторых пор ставший официально сотрудником госбезопасности ЛНР, скажет: мол, Бэтмена каким-то образом ликвидировала диверсионно-разведывательная группа укропов. Но холодок осознания, что виновники гибели Бледнова не они, уже сползал из мозга к сердцу.

Была ещё надежда, что Митридат ошибается. Мало ли ошибка в сводке? Мало ли, ранен только?

Но тот сказал лишь:

– Давай, одевайся. Буду у тебя через полчаса…

И всё стало плохо.

* * *

Алексей едва совладал с рвущими мозг мыслями. Бэтмен! Подумать только! Бэтмен! И убит!

Через секунду восстановил контроль над собой. Затем мягко сдвинул одеяло и легонько похлопал Ирку по круглой розовой попке. Попка протестующе напряглась.

Видать, не хотелось подруге выпрастывать себя из полусонной нирваны в грубый наждак военной действительности. Ну, пусть полувоенной.

Из полусна – в полувойну…

Всё равно не хотелось. Вот девчонка и противилась. Не шевелилась и не открывала глаз.

– Слышь, мышь, – была у них такая присказка из того личного «диалекта», который всегда возникает в любящих парах. – Зовут меня. Дела. Через полчаса ухожу. Ты поваляйся, если хочешь. Но когда вернусь, не знаю…

Это была необходимая информация: ключ от квартиры был только один. Значит, либо Ирка валяется, но тогда уже ждёт его до упора, либо подхватывается и успевает сделать свои женские чесалки-мазилки за полчаса. Нет, уже за двадцать семь минут.

Для женщины Луганска – нереалистично. Как и для женщины Донецка. Не потому что страшны, как раз наоборот. А просто принято здесь среди нежного пола весьма тщательно следить за собой. И в одежде, и в макияже, и, что особенно важно, в фигуре. Очень требовательны к себе дамы Донбасса. Это Алексей уже заметил. И, в общем, одобрял хотя его мнения, естественно, противоположный пол не спрашивал. То есть спрашивал, разумеется, и при каждом общении приходилось плести витиеватые комплименты в требовательно подставляемые, едва ли не вытягивающиеся навстречу женские ушки. Но понятно было, что и без его одобрения местные девушки будут лепить из себя куколок Барби и рисовать на лице остро привлекательные автопортреты.

Ирка поступила, разумеется, в соответствии с местным каноном.

– Макарка у бабушки ещё сутки точно не заскучает, – высказала уверенность она в ближайшей судьбе своего пятилетнего сына. – А я тогда тебя дождусь. За полчаса я себя в порядок привести не успею. Да ты и ванну сейчас займёшь…

Перевернулась на спину, изобразив жест нимфы, закрывающей свои прелести от взгляда Адониса. Или не Адониса… Алексей не был силён в греческой мифологии. В общем, от жеста истекала такая томящая невинность, что Лёшке остро захотелось прямо сейчас «заплюсовать» подругу.

Было такое выражение у одного из его однокашников по училищу, которое затем охватило все курсантские массы.

Но он лишь легонько, нежно потрепал Ирку по соску, зажав его между указательным и безымянным пальцами, и повторил, почти виновато:

– Дела…

Ирка поняла. И – вот ведь на какие метаморфозы способны представительницы лучшего человеческого пола! – на её месте в той же позе, столь же обнажённая, но лежала всё равно что одетая женщина. Причём одетая в деловой костюм, настолько резко и полностью оборвалось исходившее от неё только мгновение назад призывное женское излучение!

– Прости, – промолвила Ирина, поднимаясь на локте. – Я буду тебя ждать. Сильно.

И после паузы спросила:

– А какой Сан Саныч?

Алексей посмотрел на неё задумчиво. Потом ответил медленно:

– Один у нас Сан Саныч. Наш Сан Саныч…

* * *