Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Нет, — ответила Ван. — Шалость дочери. Она кладет мне в карман цветы. Смотрите! — Ван сунула руку в карман своего длинного китайского платья с разрезом сбоку до колен, вынула пригоршню увядших цветов и протянула их Джо.

Джо замотала головой.

— Нет, спасибо. Это слишком крепкий для меня запах.

Ван аккуратно завернула жасмин в листок из блокнота и выбросила пакетик в мусорную корзину.

— Зачем вы так? — всполошилась Джо.

— Жара усиливает их аромат, — учтиво ответила Ван, но в голосе ее можно было уловить чисто китайское высокомерие.

В Шанхае Джо долго не могла прийти в себя. Руперт и Бонни отправились в английское консульство за телеграммами от Фредди, а она осталась лежать в номере бывшей гостиницы «Китай», которая называлась теперь «Мир». Это был роскошный, построенный англичанами небоскреб, где мы жили высоко, в угловой башне. Ветер с реки Хуанпу завывал целый день и нес желтую пыль, а тропический воздух был так влажен, что мы задыхались. Я сидел у окна, обмахиваясь гостиничным веером, и читал один из бесчисленных документов, которые мы привезли с собой; Джо разговаривала с Ван.

— Вы действительно коммунистка, мадам Ван? — спросила она.

— Да.

— Но вы для этого слишком изящны, — заявила Джо. — Впрочем, вы здесь все такие. Смотрите, какие у вас прелестные руки!

— У нас в Китае едят очень мало сахара, — сказала Ван и спрятала свои прелестные руки.

— Вы думаете, у вас поэтому такая прозрачная кожа?

— У нас едят очень мало мяса, — осторожно добавила Ван.

— На ваш взгляд, мы ужасно большие и жирные, — устало усмехнулась Джо.

— О, я совсем не то хотела сказать, — поспешно заметила Ван. — Я пошутила.

Но с минуту обе женщины внимательно смотрели друг на друга, понимая, какая их разделяет пропасть. Впоследствии Джо напомнила мне об этом разговоре.

— Вот я валяюсь здесь, как корова, и щеки у меня румяные, и грудь большая, а она как тростинка, дунь — и вылетит в окно. Но, пари держу, в ней есть что-то железное.

Значит, и Джо заметила то, что бросилось мне в глаза. Я наблюдал за мадам Ван и на вокзале в Пекине, и в поезде. Она была непреклонна, и хотя всегда держалась спокойно и вежливо, ее матовое лицо часто принимало выражение холодной решимости, когда она настаивала на чем-то и добивалась своего.

Мне хотелось, чтобы женщина эта ожила, и под конец нашего знакомства, на короткий миг, так и случилось, но, как правило, сдержанность никогда ей не изменяла, а ее учтивая предупредительность по отношению к нам всегда была безупречной.

С самого начала наших переговоров в Шанхае Руперт, по существу, требовал от Бонни доказательств, что коммунисты неправы. Я был даже рад, что Джо так невыносимо страдала от жары и всяких неприятностей с желудком, — ей было не до Руперта, и она не замечала, как неосмотрительно он себя ведет.

В первый день приезда в Шанхай мы оставили Джо в гостинице с мадам Ван, а сами отправились в черном русском «зисе» в другое здание, построенное англичанами на старой улице Бунд, которая была теперь такой пустынной, как лондонское Сити в воскресенье. Мы вошли в бывший Китайский банк, где в зале бирюзового цвета, щедро отделанном позолотой, стояли старинные китайские стулья и вазы — предметы роскоши, выглядевшие в этом спартанском городе как-то нелепо.

Китайскую сторону на переговорах представляли четверо, они встретили нас вежливыми улыбками и предложили чаю; переводчиками служили два местных чиновника. Китайцы, хоть и были людьми деловыми, разговаривая с англичанами, придерживались восточной вежливости и прикрывали ладонью рот. Бонни чувствовал себя в этой обстановке как рыба в воде, а мне было не по себе, но отнюдь не из-за непомерной вежливости китайцев — меня все больше беспокоил Руперт.

Переговоры начались. Китайцы спросили, чего мы хотим. Руперт сжато, со знанием дела, изложил наше требование немедленной компенсации, напомнив все, о чем обе стороны уже успели договориться раньше. Мы приехали сюда, сказал он, чтобы попытаться урегулировать старые счеты и вступить в новые деловые отношения или, по крайней мере, предоставить в распоряжение Китая наши суда.

— Мы хотим, чтобы на Хуанпу снова кипела жизнь, — заключил Руперт, указывая на молчаливые, безлюдные верфи за окном, растянувшиеся на много миль.

Руперт изучил требования во всех подробностях, как, впрочем, и я. Фредди дал нам с собой тысячу всевозможных документов, но предупредил Руперта, чтобы тот не слишком в них погружался. «Избегайте, насколько возможно, деталей, — советовал он. — Китайцы обожают детали, а вы в них не вдавайтесь: главное — принципиальная договоренность. Договоритесь с ними в принципе и вытяните из них деньги».