Сын Зевса

В детстве Демосфен был таким слабым и болезненным, что даже не ходил тренироваться в палестру, как это делали все афинские мальчики. За то над ним и смеялись, прозвали его Батталом — неженкой и заикой. А Баттал — это был один флейтист из Эфеса. Он наряжался в женский наряд и выступал на сцене в женских ролях. Так вот Демосфена и прозвали Батталом за то, что он был изнеженный и слабый, как женщина.

В детстве ему удалось побывать на одном судебном процессе. К Демосфену был приставлен раб, который смотрел за ним. И он упросил этого раба отпустить его послушать знаменитого в то время афинского оратора. Раб отпустил его. И когда Демосфен послушал этого оратора, то уже забыть его не мог. С этих пор осталась у него неотступная мечта — научиться ораторскому искусству.

Когда Демосфен подрос, то пригласил к себе учителем опытного оратора Исса. А как только стал совершеннолетним, предъявил иск своим нечестным опекунам, и сам выступил против них в суде. Судьи признали, что его требования законны и справедливы. И велели опекунам вернуть ему наследство.

Опекуны и не отказывались вернуть Демосфену его богатство. Но как вернешь, если все растрачено?

— Одно время, — рассказывала Ланика, — чтобы как-то прожить самому и сестре, Демосфен произносил судебные речи и этим зарабатывал. А нынче он стал политиком, вмешивается во все государственные дела Афин и пытается всем навязать свою волю.

— А не про него ли это говорили, что он картавый?

— Про него.

— Но как же он может произносить речи в Народном собрании? Такого оратора в Афинах никто не будет слушать, его тотчас прогонят!

— А его и прогоняли. Со свистом. Как начнет картавить — букву «р» не мог выговорить, — да еще как начнет дергать плечом, тут его и гонят долой с трибуны!

— Но почему же слушают теперь? Или только потому, что он выступает против Филиппа?

— Теперь он больше не картавит. Рассказывают, что он ходил по берегу моря и, набрав в рот камушков, декламировал стихи. Добивался, чтобы даже и с камнями во рту речь его была чистой. И так усиливал голос, что даже морской прибой не мог его заглушить. Потом произносил речи перед зеркалом, смотрел, красивы ли его жесты. А чтобы не дергать плечом — люди очень смеялись, когда он дергался на трибуне, — так он подвесил над плечом меч, как дернется, так и уколется об острие!

Александр внимательно слушал рассказ Ланики, опершись локтями на ее колени.

— А Демосфен кто? — спросил он. — Демосфен — царь?

— Ну что ты? — засмеялась Ланика. — Какой там царь! Простой афинянин. Демократ.

— А кто такой демократ?

— Это человек, который думает, что все надо делать так, как хочет народ. А царей он ненавидит.

— И моего отца?

— А твоего отца ненавидит больше всех.

Маленький сын царя, наморщив округлые брови, задумался. Он не очень уяснил себе, о каком народе идет речь и чего добивается Демосфен, научившись хорошо говорить.

Но что Демосфен ненавидит царей и ненавидит его отца, это он понял. И запомнил на всю жизнь.

Александр уходит в мегарон

Когда Александру исполнилось семь лет, его, по обычаю эллинов, увели от матери на мужскую половину дома.

Олимпиада была расстроена. Она расчесывала мальчику его тугие кудри, прихорашивала его. А сама все заглядывала в его большие светлые глаза — не блестят ли в них слезы, не таится ли печаль?

Но Александр не плакал, и печали в его глазах не было. Он нетерпеливо вырывался из рук матери, отмахивался от ее золотого гребня. Чтобы не расплакаться самой, Олимпиада пыталась шутить:

— Вот как ты собираешься в мегарон! Так же как Ахиллес, Пелеев сын, на бой собирался. Помнишь? От щита его свет достигал до эфира. А шлем сиял, как звезда. И волосы были золотые у него, как у тебя…

Но Александр, уже знавший наизусть всё об Ахиллесе, Пелеевом сыне, на этот раз не слушал, что говорит мать. И Олимпиада с горечью поняла, что ребенок уходит из ее рук и просто не может дождаться той минуты, когда вступит, как взрослый мужчина, в отцовский мегарон.

За ним пришел Леонид, родственник Олимпиады. Она добилась, чтобы его взяли педагогом-воспитателем к сыну. Все-таки свой человек, через него Олимпиада будет знать, как живется в мегароне Александру.

— Прошу тебя, не мучьте его слишком в гимнасиях,[6] — сказала она Леониду, и тот взглянул на нее с удивлением — так зазвенел ее голос от сдерживаемых слез, — он еще маленький. Вот возьми корзинку, тут сладости. Давай ему, когда он захочет полакомиться.

— Не могу ничего этого сделать, — ответил Леонид, — мне сказано: никаких уступок, никаких поблажек.

— Но ты спрячь, будешь потихоньку давать!

— А разве я один буду около него? Целая толпа воспитателей-педагогов. В тот же миг донесут царю. Нет, я буду воспитывать его, как подобает эллину, — чем суровей, тем лучше.

— Ну идем же! — Александр схватил за руку Леонида и потянул его к выходу. — Идем же!

Ланика, не выдержав, отвернулась и в слезах закрыла лицо покрывалом. Мать проводила мальчика до порога. И потом долго стояла под ливнем солнечных лучей, падавших сквозь отверстие в потолке.