В Крокодилополе почитали крокодилов, но были и такие города, где священными считались какие-то неведомые животные ихневмоны – злейшие враги крокодилов и змей. Ихневмоны ловят змей, тащат их в реку и там уничтожают, а к крокодилам забираются в пасть и выгрызают внутренности.
Были города, где священной считалась собака. Там поклонялись богу Анубису, у которого была собачья голова. А были и такие номы[79]
, где божеством считалась нильская рыба оксиринх – остроголовая, похожая на щуку. Именем этой рыбы даже назван город – Оксиринх…Кого только не почитали в Египте, каким только богам не служили! В одном месте священной была овца. В другом – большой окунь, лата. В третьем – павиан. Орел, лев, коза, землеройка… А быка, собаку и кошку почитал весь Египет.
Сколько удивительного было в покоренных странах!
Но больше всего занимала Александра сама река, создавшая египетскую землю и хранящая на этой земле жизнь. Он не уставал разъезжать по берегам Нила, глядел, как устроены бесчисленные каналы, орошающие поля. В эти дни он понял, как много труда и опыта надо, чтобы оросить землю: там пустить воду, там придержать ее. Там прочистить засорившийся канал, там отвести воду в озеро и сохранить до засушливых дней. Александр видел, как работают египетские земледельцы – сосредоточенно, терпеливо, почти безмолвно. И здесь ему стало до очевидности ясно, почему мудрый царь Кир не разорял земледельцев: именно на них держится государство.
Но, и поняв это, Александр молчал. Едва ли такие мысли понравятся жрецам, которые во все времена, при всех царях сохраняли свою власть, а ему ради собственного благополучия надо ладить с этими опасными и могущественными людьми.
Царская триера, разукрашенная зеленью, пурпуром и яркими коврами, празднично шла вниз по Нилу. Ветерок слегка надувал красные паруса, их отражения светились в широкой серебристой воде.
За царской триерой шли небольшие суда: царя сопровождали его щитоносцы – гипасписты, лучники, верные агрианы. К себе на триеру царь взял всадников – «царскую илу»[80]
этеров.Александр, окруженный друзьями, сидел на корме, высоко поднятой над водой. Он молчал, не отводя глаз от берегов. Медленно возникали на них прибрежные города, пристани, храмы. И так же медленно отходили назад.
Иногда на песчаную отмель выползали крокодилы и лежали, как серые неподвижные бревна. Финиковые пальмы поднимали резные кроны в жаркую голубизну неба; их зеленые отражения чуть колебались в реке. В болотистых заводях стояли светлые заросли бамбука и папируса, коленчатые стебли с метелками жидких листьев на верхушках. Напористо подступали к воде густые посевы египетских бобов, с толстыми стеблями и огромными круглыми листьями…
– Ну и листья – с нашу македонскую шляпу!
На ночь приставали к берегу. Воины разжигали костры, раскинув палатки.
Утром, с огромной, в полнеба, пылающей зарей и ослепительно-белым блеском реки, триеры шли дальше.
Александр жадными глазами охватывал все, что удавалось увидеть. А видел он многое. Он видел, что земля, рожденная рекой, рыхла и плодородна; что она хорошо орошается каналами; что река судоходна и, вливаясь в море, может быть прекрасной дорогой для торговых судов.
Корабли подошли к дельте. По обе стороны реки лежала равнина, разлинованная голубыми каналами.
Нил широко разбросал свою могучую дельту, разделившись на семь рукавов. Корабли направились в левый рукав Нила. Течение пошло быстрее, и скоро вдали, над плоской оранжевой полосой земли, засветилось искристое зеленое море.
Александр остановил триеру и, сопровождаемый друзьями, вышел на морской берег. Оглянувшись вокруг, он оставил свиту и в сосредоточенном раздумье пошел по краю берега. Длинные прозрачные волны равномерно и плавно припадали к его ногам. Берег шел полукругом, образуя глубокую бухту; два мыса по сторонам далеко уходили в море. А между ними, словно охраняя вход в бухту, поднимался продолговатый скалистый остров Фарос.
Стихи возникли в памяти сами собой.
– «…Пристань находится верная там…» – повторил Александр, зорко и внимательно оглядывая лежащую у моря землю.