Они ведь всего-навсего муравьи».
Неплохо, да?
Читая это, я даже начал испытывать некоторое волнение за своих сыновей. Конечно, абзацы о муравьях нужно слегка подправить, но, имея в запасе достаточно времени и место для нескольких тысяч слов, я бы это сделал. Проблема в том, что у меня нет такого желания. Видите ли, я мало верю в тот мрак и ужас, который в разных статьях сгущают вокруг мальчиков. Все твердят, что дела плохи, цитируют исследования неврологов, психологов и приводят самые разные тревожащие «факты». Нам рассказывают о кризисе образования мальчиков, о кризисе их эмоциональной жизни, о кризисе мужских ролевых моделей, о кризисе агрессии, о наркотиках и алкоголе, а больше всего — о кризисе, связанном с уничтожением муравьев.
Судя по всему, мальчики находятся в глобальном кризисе. Однако они не слишком этим озабочены. Их гораздо больше интересуют динозавры, девочки, экзамены и поиск работы, в зависимости от того, сколько им лет. Несмотря на довольно пугающую статистику, к которой мы обратимся чуть позже, она касается далеко не всех мальчиков.
Определенный вес моим словам придает и то, что я сам когда-то был мальчиком, и даже очень маленьким. Когда я говорю «был», это не значит, что недавно мне пришлось сделать серьезный жизненный выбор и сменить пол. Я имею в виду лишь то, что прошел все этапы взросления мальчишки, не испытав при этом никаких особых кризисов. Один из тех, что мне довелось пережить, был связан с тем, что у соседа был невероятно крутой Бионикл (я знал, что это просто кукла, но мы называли его «героем»), а у меня ничего такого не было. Я очень хотел собственного пластикового Стива Остина1
и почти год изводился мыслью о нем. Не считая этого, остальное виделось мне не таким уж кризисным.Вы скажете: да, но ведь это были семидесятые, с тех пор жизнь очень изменилась.
Может, и так, но у меня двое сыновей, и я провожу с ними достаточно времени, чтобы понять, чем они живут. Сейчас им шесть и девять. Впрочем, младший сын действительно переживает гендерный кризис: ему не нравятся девочки. Разумных объяснений этому нет: просто не нравятся. Он не грубит им и даже играет с одноклассницами, но, если его спросить, что он о них думает, он сморщит нос и скажет, что они ему не нравятся.
Это нормально. Наверное, в шесть лет и я их не любил.
Подобные вещи меня не беспокоят, поскольку года через два без какого бы то ни было нашего вмешательства он пересмотрит свою позицию, причем довольно радикально. Думаю, следующий гендерный кризис возникнет уже довольно скоро, и мой сын будет интересоваться девочками значительно больше, чем учебой.
Мой старший сын — человек нового тысячелетия. У него нет склонности к женоненавистничеству. В группу его лучших друзей входит девочка, и они часто вместе гуляют. На самом деле (и вот вам первый совет) девочки — замечательный способ узнать, как у вашего сына обстоят дела в школе. Если спросить его самого, мы получим лишь крупицы информации и молчаливое пожимание плечами. Когда же в гости приходит его подружка, мы расспрашиваем ее о школьных делах и получаем полный отчет обо всем, что произошло со времени нашего последнего разговора.
Отсюда вывод: когда ваши сыновья еще малы, их подруги могут быть очень полезны, поскольку без понуканий выложат вам всю их подноготную.
И все-таки я похож на большинство родителей: увидев по телевизору очередную историю о том, как у современных мальчиков все плохо, я испытываю острое беспокойство. Я слышу, что они отстают в чтении и письме, и начинаю думать: что же будет с моими бедными сыновьями? Однако, читая их школьные сочинения (некоторые получаются довольно забавными), я немного успокаиваюсь.
Я смотрю статистику употребления алкоголя и наркотиков и вновь тревожусь. А потом начинаю спорить с младшим сыном, который не желает слушать Джимми Хендрикса, потому что «мама говорила, что Хендрикс — наркоман».
Глядя на то, как мой младший сынишка колотит палкой старшего брата, я вспоминаю о пугающей статистике насилия среди мальчиков, а потом думаю: все нормально, ведь его старший брат действительно может довести кого угодно.
Я провел двадцать прекрасных лет, работая с мальчиками (и девочками тоже, но эту информацию я придержу до следующей книги). Я работал с маленькими мальчиками, средними мальчиками и большими мальчиками. Я работал с хорошими мальчиками и ужасными мальчиками, и даже с парой настоящих чудовищ. Я работал с большими парнями, совершавшими очень плохие поступки, в том числе и с убийцами. Я видел лучшее и худшее из того, что может предложить мир.
Время от времени я пробовал подсчитать количество детей и семей, с которыми встречался, и каждый раз выходила какая-то ерунда — я ошибался на тысячи то в одну, то в другую сторону. Стыдно признаться, но математику в университете я провалил (дважды получил «неуд») и не слишком доверяю своим вычислениям, так что давайте просто согласимся, что их было много.