Сыновья

— Все ли ты обдумал и все ли готово к последней битве? — И часто замечала ему: — Лучшее оружие — хитрость, а лучшая битва — последняя, та, которая быстро и верно ведет к победе.

И Ван Тигр вовсе не замечал в ней холодности, оттого что сам был горяч.

Всю весну он провел выжидая, хотя в обычное время ожидание выводило его из себя, и теперь он не мог бы его вынести, не будь с ним этой новой для него женщины. Наступило лето, пшеницу убрали, жаркими и тихими солнечными днями везде по долинам раздавался с утра и до вечера стук цепов. На полях, где прежде стояла пшеница, поднялись высокие, частые стебли гаоляна и выкинули свои кисточки, и пока Ван Тигр выжидал, генералы на Юге заключали между собой союзы, так же как и генералы на Севере, а Ван Тигр все еще выжидал. Он очень надеялся, что победа останется не на стороне южан, чувствуя отвращение при мысли о том, что придется, может быть, заключить союз с этими маленькими, темнолицыми и хилыми людьми. Это было так ему противно, что иной раз, размышляя об этом, он говорил себе угрюмо, что если Юг победит, он уйдет и скроется на время в горах и будет ждать, пока война не примет другого оборота.

Но в ожидании он не оставался праздным. Он с новым рвением принялся обучать своих солдат, увеличивал свое войско, набирая в него молодых и здоровых людей, которые приходили к нему, и над новичками он поставил старых солдат, и армия его разрослась до десяти тысяч человек, и чтобы содержать ее, он повысил налоги на вино, на соль и на товары бродячих торговцев.

В это время его заботило, что у него мало оружия, и он видел, что придется сделать одно из двух: либо достать ружья хитростью, либо победить какого-нибудь военачальника и захватить у него оружие и патроны. Ружья было очень трудно достать, их привозили из чужих стран, и Ван Тигр не подумал об этом, когда выбрал себе область внутри страны. Он не владел ни одним портом на побережьи, а все порты охранялись, и нечего было надеяться провезти оружие контрабандой. Кроме того, он не знал никакого иностранного языка, не знали языков и бывшие при нем люди, и ему трудно было бы сговориться с иноземными купцами, и он думал, что в конце концов придется дать кому-нибудь небольшое сражение, потому что многим из его солдат не хватало ружей.

Как-то ночью он рассказал об этом своей жене, она сразу оживилась и принялась обдумывать, хотя часто оставалась равнодушной и не обращала на него никакого внимания. Теперь же, подумавши немного, она сказала:

— Ты говорил, что у тебя есть брат купец?

— Да, есть, — отвечал Ван Тигр в изумлении, — но ведь он торгует зерном, а не оружием.

— Ты ничего не понимаешь! — крикнула она нетерпеливо и властно, по своему обыкновению. — Если он купец и ведет дела с побережьем, он может купить ружья и провезти их контрабандой вместе со своими товарами. Я не знаю как, но сделать это можно.

Ван Тигр долго над этим думал, и снова ему показалось, что она очень умная женщина, и он сделал все по ее слову. На следующий день он позвал к себе рябого племянника, который очень вытянулся за этот год, — юноша неотлучно был при нем, выполняя разного рода поручения, когда было нужно, — и сказал ему:

— Поезжай к отцу и скажи, что ты приехал погостить, — и ничего больше. А когда останешься с ним наедине, передай ему, что мне нужно три тысячи ружей и что без них мне приходится очень трудно. Люди растут везде, но не ружья для них, а солдаты для меня бесполезны, если у каждого не будет по ружью. Скажи ему, что если он купец и ведет дела на побережьи, то может что-нибудь для меня придумать. Я посылаю тебя, потому что дело это нужно сохранить в тайне, а ты мне родной по крови.

Юноша был рад тому, что едет, охотно обещал хранить тайну и гордился таким поручением. И Ван Тигр выжидал снова, однако продолжал набирать людей под свое знамя, но принимал их с разбором, испытывая каждого, не боится ли он умереть.

XVIII

Юноша ехал окольными путями домой через поля. Он снял солдатское платье и оделся как крестьянский сын, и в этой грубой синей одежде, с загорелым и рябым лицом, он казался не чем иным, как крестьянским парнем и достойным внуком Ван Луна. Он ехал на старом белом осле, подложив рваную куртку вместо седла, и иной раз, чтобы подогнать осла, колотил его босыми пятками по брюху. Он ехал, и его часто клонило ко сну под жарким, летним солнцем, и, глядя на него, никому не пришло бы в голову, что он едет с поручением, которое должно принести три тысячи ружей в эту мирную страну. Просыпаясь, он запевал песню про солдат и войну, потому что любил петь, и крестьяне, работавшие в поле, поднимали головы и с беспокойством вглядывались в него и долго смотрели вслед юноше, а один раз какой-то крестьянин крикнул ему:

— Будь ты проклят со своей солдатской песней! Хочешь, что ли, опять накликать на нас этих черных воронов?