Сыновья

Прокурор, который все время сидел, склонившись над какими-то бумагами, и лишь изредка окидывал Вальтера беглым взглядом, получил слово. Он обращался только к судьям. Читал целые абзацы из «Гамбургер фольксцайтунг», которые в его толковании должны были предстать как призывы к насильственным действиям. В качестве дальнейших доказательств он зачитал список, главным образом, штурмовиков, убитых или раненных в Гамбурге за несколько последних лет. Подсудимый, сказал он, один из вдохновителей этих убийств. Вальтер крикнул:

— Список рабочих, убитых штурмовиками, намного длиннее!

— Молчите, обвиняемый! — сердито рявкнул председатель суда. — Отвечайте, когда вас спрашивают!

Надзиратель, стоявший за спиной Вальтера, положил ему руку на плечо, словно напоминая о том, что он здесь.

Прокурор продолжал цитировать выдержки из «Гамбургер фольксцайтунг». Он усмотрел призыв к акту насилия в корреспонденции рабочего, который возмущался тяжелыми условиями труда на своем заводе и заканчивал свою корреспонденцию словами: «Я призываю всех рабочих не молчать больше и встать на решительную борьбу с позорными условиями труда».

Вальтер перегнулся через перила загородки и шепнул своему защитнику:

— Видимо, первомайская листовка им ни к чему. Поэтому не стоит о ней упоминать.

— Обвиняемый, слушайте речь прокурора! — раздался окрик председательствующего.

Адвокат Зантер встал и заявил протест председательствующему. Подзащитному, сказал он, дано право разговаривать со своим защитником.

— Ведь я только в интересах подсудимого, господин защитник!

— Ах, та-ак! — с дружелюбной иронией откликнулся доктор Зантер. — В таком случае, благодарю вас, господин председатель, за столь благосклонное отношение к моему подзащитному.

Прокурор тем временем полистал в своих бумагах и продолжал:

— Полагаю, что высокому суду небезынтересно знать, что у обвиняемого уже была одна судимость по политическому делу…

— Я протестую! — Доктор Зантер встал. — Эта судимость полностью снята амнистией!

— …и не более, и не менее как за разложение полиции, — продолжал как ни в чем не бывало прокурор.

— Я повторяю свой протест!

— Суд принимает его, господин защитник. Вы правы, судимость официально снята!

Прокурор, ссылаясь на закон о защите республики, потребовал приговорить обвиняемого за доказанную государственную измену, выразившуюся в том, что в своей литературной деятельности он неоднократно призывал к насильственным актам, на два года заключения в каторжной тюрьме.

Каторжная тюрьма!? Вальтер вздрогнул. Он медленно поднялся, не спуская глаз с прокурора. В нем вспыхнула ярость, позднее непонятная ему самому. Он едва сдержался, чтобы не прыгнуть через барьер и не схватить этого бледнолицего гада за горло. Зантер повернулся к нему и взглядом успокоил… Ну что ж, что каторжная тюрьма?.. В ней сидел и Карл Либкнехт. И тысячи таких же, как Либкнехт. Вальтер знал гордые слова, брошенные Либкнехтом в лицо судьям… Каторжная тюрьма! Кого она испугает?..

Доктор Зантер взял слово для защитительной речи. Он начал издалека. На примере ряда судебных приговоров он пункт за пунктом разобрал обвинение и показал его несостоятельность. Но как ни конкретны были доводы и как ни тонко была взвешена ирония адвоката, речь его не привлекла хотя бы на мгновенье внимание прокурора. Он сидел и, подперев обеими руками голову, склоненную над бумагами, казалось, совсем не слушал защитника. И судьи явно скучали. Вальтер думал: «Только с досады на адвоката за длинную речь эта братия способна вынести еще более суровый приговор, чем предложил прокурор». Он наблюдал председателя суда, седого человека с полным лицом, который сидел, скрестив руки на груди, и упорно разглядывал какую-то точку на потолке. Возможно, что он спал с открытыми глазами. Возможно, что думал о чем-то. Наверняка о чем-то, не имевшем ничего общего с тем, что происходило в зале.

Доктор Зантер говорил, пожалуй, около часа. Бесспорно, ужасно затянул, думал Вальтер. Он видел, с каким облегчением вздохнули судьи, когда адвокат, потребовав оправдания подсудимого, кончил. Они шевельнулись на своих стульях с высокими спинками, переглянулись и кивнули друг другу.

Вальтер, когда ему предоставили последнее слово, не стал долго распространяться. Он представил себе, как на его месте держал бы себя Эрнст Тимм. Наверное, предъявил бы обвинение обвинителям. Нападал бы. Со скамьи подсудимых, именно со скамьи подсудимых.

— Вы обвиняете меня в измене республике! — начал Вальтер и с удовлетворением отметил, что прокурор впервые поднял голову и посмотрел на него. — Но вы лучше кого бы то ни было знаете, где они — истинные враги республики. Некоторые из них даже носят судейские мантии и береты. Республика, которая доверяет свою защиту таким господам, добром не кончит.

Это было сказано ясно и недвусмысленно, и Вальтер рассчитывал на окрик председательствующего. Но ничуть не бывало. Судьи молчали. Губы прокурора тронула циническая усмешка.