Сыновья

— Иногда, помимо обязательных воскресных богослужений, у нас бывают так называемые часы религиозных бесед, — рассказывал он. — Их проводит обычно младший интендант, старикашка, с этакой развевающейся бородой, как у бога Саваофа. Когда он говорит, кажется, будто слышишь голос откуда-то из средневековья. Однажды он вещал о всемогуществе бога, который, невзирая ни на какие препятствия, исполняет рано или поздно желания тех, кто поистине благочестив в сердце своем. И он спросил, не было ли с кем-нибудь из нас подобного случая. Надо тебе сказать, что этот интендант имеет большое влияние на нашего полковника. Не раз бывало, что тот, за кого он хлопотал, вместо отправки на фронт получал тепленькое местечко в тылу. Поэтому у нас оказалось вдруг необычайно много ревнителей христианской веры. На его вопрос тотчас же откликнулся один мекленбургский скототорговец, который пребывал в постоянном страхе, как бы его не послали на фронт, несмотря на то, что он изо всех сил старался задобрить начальство и еженедельно буквально заваливал его мясом. Так вот, он выступил вперед и поведал, что еще ребенком страстно мечтал стать солдатом и, по возможности, гренадером. Неоднократно в своих сокровенных молитвах он якобы просил об этом господа бога. Но когда дело дошло до освидетельствования на призывном участке, его признали негодным к военной службе. Врачи определили у него плоскостопье, болезнь сердца, паховую грыжу и, кроме того, очень ослабленное зрение. Скототорговец живо изобразил, каким несчастным он себя почувствовал, решив, что господь бог не внял его горячим молитвам. «Но как я ошибся, — воскликнул он ликующим голосом, — усомнившись в милости божьей! Через несколько лет началась война, и мечта моих детских лет исполнилась: я стал солдатом, и даже мекленбургеким гренадером… Да, молитвы, вознесенные к господу богу от чистого сердца, никогда не остаются неуслышанными». Интендант, очень довольный, поглаживал свою библейскую бороду и благосклонно кивал. А мы все поняли наконец, почему разразилась война. Вечером, перед сном, мы показали набожному скототорговцу такого «святого духа», что на другой день его пришлось отправить в лазарет.

На этот раз Пауль Папке не смеялся. Он скроил серьезную мину и, когда Брентен кончил, неодобрительно покачал головой:

— Дорогой мой Карл, это уже довольно опасный анекдот. Не только антирелигиозный, но и антигосударственный. Я бы на твоем месте поостерегся его рассказывать, чтобы не нажить себе неприятностей.

Брентен, разгоряченный пивом и водкой, сразу насторожившись, спросил, а не сомневается ли Папке в достоверности его рассказа?

— Отчасти, — ответил Папке. — Но главное, тут уж пахнет поруганием солдатского духа, поддерживать который — долг каждого немца. Распространение таких историй не способствует победе.

— Боже мой! — воскликнул Карл Брентен с пьяной откровенностью. — Неужели ты еще веришь в победу?

— Ты что, в уме? — в ужасе крикнул Папке и невольно отодвинул свой стул. — Ведь это повелевает нам долг!

Брентен опрокинул в горло рюмку водки и саркастически расхохотался. Вдруг он заорал:

— Это мы-то победим? С такими солдатами? Посмотри ты на меня, гренадера в метр пятьдесят девять сантиметров ростом. И плоскостопье у меня. И сердце давно уже отказывается работать как следует. Прошлым летом я полтора месяца провалялся с ишиасом в лазарете. Да здравствует гвардия!.. Нет, мой милый, если уж и меня взяли, значит, Германия дышит на ладан. Я, гренадер Карл Брентен, — неопровержимое доказательство банкротства германского милитаризма.

— Бога ради, не кричи так! — бледнея, пробормотал насмерть перепуганный Папке. — Ведь это… это чистейшее пораженчество. Не забывай, к чему тебя обязывает честь мундира.

— Только я и ждал, чтобы о чести мундира мне напомнила этакая тыловая крыса, как ты! — Брентен порывался встать, но ему это не удалось; пошатнувшись, он шлепнулся на свой стул и в бешенстве так стукнул кулаком по столу, что недопитые кружки с пивом подскочили, а водочная рюмка слетела на пол и разбилась. — Несчастный тыловой вояка! Окопавшийся шкурник!

Придя в себя, Карл увидел, что сидит один за столиком. Он осмотрелся. В пивной не было ни души. К нему подошла тетушка Лола. Уголки ее губ, на которых лежала печать всех пороков, были насмешливо опущены.

— Ну что, пришли в себя? Найдете дорогу домой? Пивная уже закрыта. Ступайте же, ваша жена будет беспокоиться.

Брентен молча поплелся к выходу.

— Не забудьте свое обещание… тысячу сигар! — донеслось до него.

V