Сыновья

— Совершенно верно! — ответил начинающий драматург. — Я хочу отойти от шаблона. Пьеса завершится торжеством положительных начал. Важно показать все варварство капиталистического строя и его неизбежную гибель. Возможно ярче изобразить, как в разлагающемся старом укладе возникают ростки нового, высшего, социалистического строя.

— Тема серьезная.

— Не правда ли? Ты понимаешь — это тема нашей эпохи. Если б только она удалась мне… Ну, поживем — увидим!

И Петер, по-обыкновению, уставился куда-то в пространство взглядом ясновидящего…

Через минуту он уже стоял у станка. Вальтеру видно было, как проворно движутся его руки; и все же он успевал то и дело заглядывать в лежащую рядом раскрытую толстую тетрадь в коленкоровой обложке и, отрываясь на мгновенье от работы, что-то записывать в нее.

V

В этот вечер, выйдя с завода, Вальтер очутился неподалеку от Боргфельдерштрассе. Перед уходом с работы, в раздевалке, он твердо решил отправиться туда. Ведь, в конце концов, нужно забрать мешок из-под картофеля. Фрау Тиссен не покажется странным, что он пришел за ним. И может быть, в будущее воскресенье они вместе отправятся в деревню за продуктами.

С завода Вальтер ушел одним из последних. Он двинулся по набережной канала — это был кратчайший путь к Боргфельдерштрассе.

По правде говоря, невероятно глупо было вот так, опрометью, убежать. Она могла подумать, что он испугался. Испугался поцелуя? Вот еще!.. Смешно просто! Но как она закатила глаза! Хоть кого бросит в дрожь.

Чистюля она, вся блещет чистотой. Она и ее квартирка, Вот если бы у нее не было мужа и ребенка! Мужа-то, в конце концов, нет здесь.

Непременно пойду, сказал он себе, хотя где-то в глубине души знал, что не пойдет. А тянет… Теперь-то он понял, чего она хотела от него. И мучает его не столько желание, сколько любопытство, его и влечет к ней и что-то отталкивает.

С каждым шагом, приближающим к ее дому, он все больше терял смелость.

Жена солдата с ребенком. В один прекрасный день муж вернется домой…

И вот Вальтер у ее подъезда.

Дверь была открыта, но он так и не решился войти.

На обратном пути он долго околачивался у вокзала Берлинер Тор. Поезда проносились в ту и другую сторону. С грохотом мчались трамваи, и пыхтели на подъеме грузовики. Если бы она не была такой насмешницей, не смотрела на него с такой обидной иронией…

Он и высмеивал себя и проклинал свою нерешительность, но… все же направился к кассе, где ему закомпостировали сезонный билет.

Вот он уже на перроне, а все еще колеблется.

Но поезд подошел — и он вскочил в вагон.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

Инспектор Пауль Папке, все еще весьма представительный мужчина, несмотря на мешки под глазами и поседевшую бородку, в один солнечный июльский день явился к Фриде Брентен. Он протянул ей пучок красных и белых гвоздик.

— Глубокоуважаемая! Белое и красное — цвета нашего города! Разрешите! — Он шаркнул ножкой.

Удивленная Фрида растерялась от неожиданности. Пауль Папке положил на стул, рядом с шляпой, трость с резным набалдашником в виде собачьей головы, снял летние желтые перчатки и сел.

— Ну, милая, славная, фрау Брентен, как живем? Все время собирался зайти, да ведь всегда что-нибудь мешает. Работаю — до изнеможения. Но все это пустяки. Главное, что с Карлом? Я очень беспокоюсь. Он не пишет. И вы, мой друг, не приходите. Что же это?

Он вскочил, вытаращил глаза и крикнул:

— Что-нибудь случилось?

Фриду Брентен, которая безмолвно смотрела на Папке, соображая, что его привело сюда, не так-то легко было морочить. Она не поверила ни одному его слову и меньше всего тому, что он умирает от беспокойства о Карле. Она спокойно ответила:

— Нет, ровно ничего не случилось! Карл все еще в Нейстрелице, и нет никаких оснований тревожиться. По крайней мере — пока.

— Ну, слава богу! — С громким вздохом облегчения Папке опустился на стул.

Последовало принужденное молчание.

Оба старались начать разговор, и оба не знали, о чем говорить. Особенно неприятны были эти неловкие секунды для Папке. По его бегающему взгляду видно было, что он судорожно силится завязать беседу. Он откашливался, теребил перчатки и наконец начал:

— Да, что я хотел сказать…

Он, по-видимому, все еще не знал, что сказать, но продолжал все оживленнее:

— У меня, видите ли, несравненная фрау Брентен, разные планы. Всякие, знаете ли, мысли бродят в голове. Особенно с тех пор, как у меня побывал Карл. И в тот раз, когда вы… ну, насчет золотых монет… тогда я при всем желании не мог их дать. Не было у меня, да и сейчас — и в помине нет. А там, где ничего, ровнехонько ничего нет, там, как известно, сам кайзер ничего не возьмет. Но… Знаете ли, я давно уже ломаю себе голову: как же помочь Карлу? Не верю, что он себя хорошо чувствует в армии, хотя он и пытался меня убедить в этом. Нет, не верю. Я ведь Карла знаю. Ему нужна волюшка, он узды не терпит… А вы, может быть, считаете, что ему в Нейстрелице хорошо?

— Нет, не считаю.