Сыновья

И Ван Тигр принужденно смеялся странным и непривычным смехом, и сын за всю свою жизнь не слышал, чтобы он смеялся так громко. Это укололо его, как могло бы уколоть острие какого-нибудь оружия, и пробудило в нем гнев, которого отец не знал за ним раньше, и он неожиданно крикнул:

– Мы не такие! Знаешь ли, как тебя зовут? Ты бунтовщик, главарь бандитской шайки! Если бы ты был известен моим товарищам, они назвали бы тебя предателем, но они даже не знают твоего имени. Что ты такое? Какой-то мелкий военачальник в провинциальном городке!

Так говорил сын Вана Тигра, который прежде был всегда послушен. Потом он взглянул на отца, и в ту же минуту ему стало стыдно. Он замолчал, густая краска прилила к его шее, и, опустив глаза, он начал медленно отстегивать свой пояс с патронами, со стуком уронил его на пол и больше не сказал ничего.

Но Ван Тигр не отвечал. Он сидел неподвижно в своем кресле, прикрыв рот рукой. Слова сына достигли его сознания, и какая-то сила начала убывать в нем и покинула его навсегда. Слова сына эхом отдались в его сердце. Да, он был только мелкий военачальник, да, мелкий военачальник в провинциальном городке. И он прошептал нерешительно и словно по старой привычке:

– Я никогда не был бандитом.

Сыну его стало стыдно, и он быстро ответил:

– Нет, нет, конечно нет!

И потом, словно для того, чтобы скрыть свой стыд, он сказал:

– Отец, я должен сказать тебе, что мне придется скрываться, если наша армия вступит в северные провинции победительницей[4]. Мой воспитатель готовил меня все эти годы и рассчитывал на меня. Он был моим начальником. Он не простит, что я выбрал тебя, отец мой.

Голос юноши упал, он быстро взглянул на отца, и в этом взгляде была скрытая нежность.

Но Ван Тигр не ответил, он сидел, как будто не слушая сына. Юноша продолжал свою речь и по временам взглядывал на отца, словно умоляя его о чем-то:

– Есть старый глинобитный дом, где я мог бы спрятаться. Я пойду туда. Если меня будут искать и найдут, они увидят не сына военачальника, а простого крестьянина!

Юноша чуть улыбнулся, как будто надеясь смягчить отца этой неудачной шуткой.

Но Ван Тигр не ответил. Он не мог понять, что значат слова сына: «Я выбрал тебя, отец мой». Нет, Ван Тигр сидел неподвижно, и горечь всей его жизни прихлынула к его сердцу. Мечты его разлетелись в эту минуту, как разлетается туман, среди которого человек шел долгое время, и, взглянув на сына, он понял, что не знает его. Да, Ван Тигр выдумал себе сына, создал его образ в своих мечтах, а теперь сын этот стоял перед ним, и Ван Тигр видел, что не знает его. Простой крестьянин! Ван Тигр глядел на сына и чувствовал, что странная, знакомая ему беспомощность снова надвигается на него. Это была та же беспомощность, которую он чувствовал в юности, когда глинобитный дом был ему тюрьмой. Еще раз отец его, старик, зарытый в земле, настиг его и наложил свою тяжкую руку на сына. И Ван Тигр взглянул искоса на своего сына и прошептал в руку, словно про себя:

– Не сын военачальника!

И теперь Вану Тигру казалось, что даже его рука не может дольше скрывать дрожания губ. Сейчас он заплачет. Так бы и случилось, если бы в эту самую минуту не открылась дверь и не вошел верный человек с заячьей губой, неся кувшин с вином, и вино было только что подогретое, дымящееся и душистое.

Верный старик взглянул на господина, как взглядывал всегда, входя в его комнату, и то, что он увидел, заставило его броситься вперед со всей быстротой, на какую он был способен, и налить горячего вина в стоявшую на столе чашку.

И только тогда Ван Тигр отнял руку от дрожащих губ, с жадностью схватил чашку, поднес ее к губам и выпил до дна, не отрываясь. Вино было крепкое, горячее и очень хорошее. Он протянул чашку и прошептал:

– Еще.

А все-таки он не заплакал.