Сыновья

Антонида Богданова, щуплая и печальная, исстрадавшаяся за долгие суматошные годы в единоличницах, держится в стороне, поджав отцветшие губы. Анна Михайловна, приметив это, как мать, ласково наставляет:

— Не робей, Тонюша. Раз приняли тебя в звено — стало быть, нам ровня. Ну, чего закраснелась? Чай, в колхозе живешь, не в единоличке мыкаешься… На, пощупай семечко, девяносто девять процентов всхожести, — говорит она, пересыпая семя с ладони на ладонь. Розоватой струей брызжет оно на солнце. — Хорошо ли просортировали вчера, бабочки?

— Да уж на совесть, — откликается грудным, певучим голосом Шарова. — В Покровском, на очистительном пункте, у всех глаза разбежались на наше семя.

— Сроду такого не видывала, — застенчиво вставляет словцо Антонида Богданова.

Склонившись над сусеком, Анна Михайловна, точно в зеркале, ясно видит свой широкий ровный участок. Острый рандаль сыновнего трактора вспашет землю с навозом и минеральными удобрениями. Звено соберет с участка все кочки, дерн, корневища и прикатает легким катком мягкую землю. Потом рядовая сеялка пройдет вдоль к поперек участка. Весело будет смотреть, как падают и зарываются в постельку семечки. Звено осторожно посыплет участок размельченным в порошок торфом. Пройдет дней пять, и на коричневом торфяном атласе проглянут зеленые усики.

— Вырастим лен почище прошлогоднего… Ну, Михайловны, за дело! — отрываясь от сусека, распорядилась Анна Михайловна. — Подсеять семена решетом и протравить. Денек у нас сегодня будет горячий.

День выпал действительно горячий, по совсем не такой, как ожидала Анна Михайловна. Возвращаясь с гумна, она встретилась с Николаем Семеновым.

— Весна-а! — возбужденно закричал он еще издали. — Держись, Михайловна, грачи прилетели.

— Держусь… Скажи, председатель, колокольня… в твоем распоряжении?

— Все, что находится на территории колхоза, в моем распоряжении, в том числе и ты, — пошутил Семенов, ощупывая карман ватного пиджака. — А что?

— Разреши забраться… на колокольню.

— Это еще зачем?

— Голуби там, смотри! — заволновалась Анна Михайловна. — Вон сколько голубей! Очень хорош… помет… на удобрения.

— А голову свернешь — кто в ответе?

— Да мне ребята помогут.

— Мишка? Ну, тогда другое дело, — согласился Семенов. — Сыновья за тобой — и в огонь и в воду.

Завидно? — усмехнулась Анна Михайловна.

— Радостно… мать ты моя, радостно!

Семенов наклонился, раскинул длинные руки и крепко обнял ее.

— Пусти… Ишь тебя проняло… на старости лет! — вырвалась Анна Михайловна. — С ума спятил!

— Спятишь, коли вот такую телеграмму получишь. — Семенов вытащил из кармана мятую четвертушку бумаги и подул на нее, словно она жгла ему пальцы. — Читай… тебе она…

Анна Михайловна расправила телеграфный бланк, сердце учащенно забилось. Буквы прыгали в глазах, — телеграммы она прочесть не могла. Впрочем, в том не было надобности. Содрав с головы шапку, Семенов махал ею и гремел на всю улицу:

— В Москву тебя вызывают… совещание стахановцев-льноводов с правительством… завтра! Собирайся сей момент, в Москву поедешь.

— Батюшки, да как же я поеду так далеко одна? — не на шутку испугалась Анна Михайловна. — Да я, Коля, по чугунке-то дальше нашего областного города не ездила… и то с попутчиками. Заблужусь в Москве, как в лесу… Опять же сильвинит толочь надо.

Семенов и руками на нее замахал.

— Истолчем сильвинит и без тебя. Что выдумала! И в Москве тебя честь по чести на вокзале встретят, тут прописано в телеграмме — к дежурному обратиться… — Он помолчал, подумал и сказал значительно: — Может, Сталина увидишь.

— Сталина? — встрепенулась Анна Михайловна и решилась: — Поеду!

XIX

Провожали ее всем колхозом. Заложили серого в яблоках жеребца в ковровые санки. Оделась Анна Михайловна в лучшее свое платье, шубу черную, романовскую на плечи накинула, повязалась теплой шалью, прихватила деревянный баульчик с лепешками и полотенцем и уселась в санки. Отвезти ее на станцию взялся сам председатель колхоза. Сыновья застеснялись при народе, простились с матерью за руку, молча, как посторонние. Но приметила она горделивый блеск их глаз и не обиделась. По привычке перекрестилась на дальнюю дорогу.

— Счастливого пути, Анна Михайловна… Поприветствуй за нас правительство, — наперебой говорили колхозники на прощание. — Поклон всем самый большой… Сталина коли увидишь, — в гости зови к нам! Скажи — одобряем мы его… народ, мол, одобряет партию!

— Скажу… передам… все скажу, — отвечала Анна Михайловна, перевязывая шаль и волнуясь. — Катя, голубушка, селитру и сильвинит как истолчете, не забудьте просеять… Да пробу земли из района требуй.

— Все сделаем, будь спокойна, — отвечала Катерина, заботливо укутывая ей ноги попонкой.

— Трогай! — сказал Семенов и шевельнул вожжами.

Жеребец заплясал, рванулся высоко и, легко вскидывая коваными копытами, осыпал седоков ледяшками и пошел споро и широко перебирать тонкими литыми бабками.

— Леша! Слушай-ка! — закричала Анна Михайловна уже издали, перегнувшись через задок саней. — Забыла я… в печи простокваша стоит с утра… Вынь поскорей, творог крутой будет… Да Красотку-то, не ленись, по три раза дой.