Сыновья

Она ступила на порог Мавзолея, и ее сразу окружила тишина. Анна Михайловна шла, затаив дыхание, почти на ощупь, держась за мраморную стену. Камень был гладкий, чуть влажный, как памятник на могиле под липами.

На возвышении, в стеклянном гробу, лежал Ленин. Он словно спал. У него был высокий ясный лоб. Тужурка на нем была простая, темно-коричневая.

Анна Михайловна медленно обошла гроб кругом, не сводя горячих глаз с Ленина. Перед ней была вечность. И она поклонилась этой вечности.

Выйдя из Мавзолея и заметив, что некоторые посетители снова встают в очередь у входа, она поступила так же.

И весь остаток дня Анна Михайловна была тихая, неразговорчивая, отказалась идти в кино и рано легла спать. Ей приснилось, что она третий раз была у Ленина. Он по-прежнему лежал в хрустальном гробу. Она поцеловала Ленина в лоб, он открыл глаза, встал, и они долго о чем-то хорошо разговаривали…

А утром семнадцатого марта, когда Анна Михайловна еще лежала в постели, вспоминая ускользнувшие подробности сна и дивясь на него, принесли газеты, и на первой странице крупными буквами было напечатано постановление правительства о награждении передовиков по льну и конопле. Анна Михайловна нашла в этом постановлении и свою фамилию.

В этот день она так расхрабрилась, что вышла на улицу одна, пошла толкаться по магазинам, накупила сыновьям и себе всякой всячины — и, возвращаясь в гостиницу, заплуталась. Не долго думая, она обратилась за помощью к милиционеру, стоявшему на перекрестке. Он указал ей дорогу.

Через два дня в Кремле, на заседании Президиума ЦИК СССР, Михаил Иванович Калинин вручил Анне Михайловне орден, пожал руку и поздравил. И на ордене, выпукло и незабываемо, как звезда на мраморном памятнике далекой могилы, сиял облик того, кому она поклонилась в Мавзолее.

Анна Михайловна не пожалела праздничного платья, булавкой проколола дырочку на шерстяной материи и вдела орден.

В конце заседания, после речи Калинина, в зал вошли Молотов и Сталин.

Когда все немножко поуспокоились, Анна Михайловна подошла к Сталину. Он узнал ее и поздоровался, как со старой знакомой.

— Вот… наградили… — сказала Анна Михайловна тихо. — А за что, и сама не знаю.

Сталин протянул руку и потрогал орден.

— За лен… — сказал он, помолчал и, улыбнувшись, добавил: — За сыновей, Анна Михайловна.

Анна Михайловна сделала движение, чтобы обнять Сталина, и не решилась.

Потом пришел фотограф, Анна Михайловна примостилась в четвертом ряду, стала на цыпочки и повыше подняла голову. Фотограф нацелился аппаратом.

— Постойте, — сказал Сталин, отыскал Анну Михайловну, посадил ее перед собой за стол, где уже сидели самые знатные колхозницы, а сам стал позади.

XXIII

Вернувшись из Москвы, Анна Михайловна приметила, что сыновья словно бы изменились. Они и не поздоровались толком с матерью, неловко, как от чужой, приняли подарки и молча, чинно, будто гости, расселись по лавкам. Михаил не спускал широко раскрытых глаз с ордена. Алексей, насупившись, поглядывал искоса в окно и грыз ногти.

— Ну, как тут дома, что? — спрашивала Анна Михайловна, прибирая шубу, баульчик, распаковывая свертки, немножко досадуя на сыновей и тревожась. — Как жили без меня? Здоровы?

— Ничего… Здоровы, — в один голос ответили сыновья.

— Голодные без матери не сидели?

— Н-не-ет…

— Да что мямлите, ровно неживые? Набедокурили, так сказывайте! — прикрикнула мать, начиная сердиться. — Корова как?

— По три раза доил… как вы… наказывали, — сказал, запинаясь, Алексей.

— С чего это ты завыкал? — спросила, усмехаясь и добрея, мать.

Сын взглянул на нее, смутился, пробормотал что-то непонятное.

В избе было тепло, чисто прибрано. Пахло щами и табаком. Полосатые дерюжки аккуратно лежали на свежевымытом желтом полу. Анна Михайловна с удовольствием прошлась по этим дорожкам, заглянула в спальню, мимоходом оправила пикейное покрывало на кровати, погрела у печки руки.

— Прозябла, — сказала она, кутаясь в шаль, — чайку бы… с московскими гостинцами. Или уже пили?

Михаил, ни слова не говоря, сорвался с лавки, кинулся на кухню и загремел самоварной трубой. Алексей, расставшись с окном, торопливо колол лучину.

— Где угли, Ленька? — шепотом спросил Михаил.

— В корчаге, под шестком, — также шепотом ответил брат.

— Постойте, я сама, — сказала Анна Михайловна, чему-то улыбаясь и засучивая рукава праздничного платья.

Но сыновья точно не слышали матери, суетились на кухне и вроде бы не подпускали мать к самовару.

— Ну-ну, — оттолкнула она их от самовара, — это еще что такое?

И за чаем сыновья молчали, будто стеснялись матери. Они почти не притронулись к городскому угощению, сдержанно благодарили, когда Анна Михайловна предлагала отведать того и другого, старательно дули в блюдца на горячий чай, как маленькие ребята. Анну Михайловну все это вначале смешило, а потом рассердило.

— Что же вы не спросите ни о чем? — с досадой сказала наконец она. — Ведь не в лесу мать была, в Москве… Все правительство видела. Со Сталиным разговаривала.