Сыновья

Ну вот и все. Писать больше не могу. Сейчас отправляемся на задание. До свидания, мои дорогие. Целую вас. Спешу запечатать письмо и бросить в почтовый ящик…»

Вера Федоровна осторожно вложила письмо в конверт и спрятала его в сумочку. Встала со скамейки и дворами направилась к Комаровскому рынку.

Огромное с большим куполом здание скорее напоминало Дворец спорта, чем рынок. Народ толпился у входа, внутри — шум, гам.

Вера Федоровна не спеша продвигалась между рядами. Обратила внимание на горку красивых свежих яблок.

Спросила:

— Сколько стоит килограмм?

Одетый не по-летнему тепло усатый мужчина бросил на нее мимолетный взгляд.

— Для тебя, красавица, пять рублей.

— Ого, отчего так дорого?

— А ты сама бы попыталась за тыщи километров все это тащить. После этого не спрашивала бы.

Из-за своей спины Вера Федоровна услышала мужской голос:

— Но все равно нельзя такую цену загибать.

Вера Федоровна оглянулась, перед ней стоял Лемехов, с которым познакомилась на субботнике.

Он узнал ее. Улыбнулся.

— Здравствуйте, Вера Федоровна!

Они отошли от прилавка. Разговаривая, прошлись вдоль рядов и, купив, что хотели, вместе вышли на улицу.

Им было по пути. Шли медленно. Ивану Леонидовичу передвигаться на протезе было не просто. Вера Федоровна предложила помочь ему нести покупки, но он отстранил ее руку— Нет-нет, спасибо. Я уже привык, да и тяжелая эта ноша-для женщины.

И вдруг Коблик увидела своего участкового инспектора. Мурадов шел навстречу и, узнав Веру Федоровну, первым поздоровался.

— Ну как, не нашли анонимщика? — на всякий случай спросила она. И неожиданно услышала:

— Да, нашли.

— Неужели?! И кто он?

Мурадов смущенно оглянулся. Было видно, что он колеблется.

— Вы не хотите говорить?

— Просто я не получил разрешения от руководства назвать имя анонимщиков.

— Ого, так их оказывается несколько?

— Да, двое. — Мурадом бросил внимательный взгляд на стоявшего поодаль Лемехова и, махнув рукой, решительно сказал: — В вашем подъезде в тридцать четвертой квартире живут Жукин и его приемный сын Солдунов. Так вот, все три анонимки в домоуправление написал Жукин, а в милицию — Солдунов. Экспертизой это доказано.

— Ну а что они, эти Жукин и Солдунов говорят? Чего им от нас нужно?

— Хотели вас заставить продать мотоцикл по дешевке. Ну а теперь просят только одно: не говорить вам. Кстати, им кое-кто из моего начальства пообещал молчать, чтобы не вносить раздор и вражду между соседями.

— Какие же они соседи! Они — негодяи и подонки. В глаза льстят, а за спиной подлость делают.

— Я прошу вас, пока ничего не говорите. Думаю, что я смогу убедить свое начальство сообщить вам об этом официально. Тогда если вы захотите, то можете обратиться в суд с требованием наказать их.

Когда Вера Федоровна, попрощавшись с участковым инспектором, подошла к Лемехову, тот участливо спросил:

— Он от вас что-то хотел?

— Нет, это я его спросила. — И Вера Федоровна все рассказала Лемехову.

Они присели отдохнуть на скамейку. Иван Леонидович тяжело вздохнул.

— Не знаю, что делается с людьми. Зависть, злоба, жестокость руководят поступками многих. А посмотрите, сколько у нас чинуш и бюрократов расплодилось. Они же не хотят замечать людей. Отсюда и бессердечность, а порой и самое настоящее издевательство.

И он, желая как-то разделить печаль Коблик, вдруг начал рассказывать о себе.

— 9 мая 1944 года мне на фронте миной оторвало ногу. В тот день нам пришлось отступать на небольшом участке фронта. — Лемехов устало смотрел в одну точку. — Когда пришел в себя, увидел, что лежу на земле, а надо мной стоит фашистский офицер. Я и сейчас помню его спокойные, внимательные серые глаза. Мы с минуту смотрели друг на друга. Я стал искать возле себя винтовку, но вместо нее, увидел свою оторванную ногу. Поднял снова глаза на офицера, а он, улыбаясь, не спеша целится в меня. Я подумал, что офицер пугает, а фашист выстрелил, потом еще и еще… Я снова потерял сознание, а когда пришел в себя, то было уже темно. Нащупал на ремне флягу с водой, она во время взрыва чудом уцелела. Попил водички и начал соображать, что же мне делать? Снял ремень, перетянул ногу выше колена и опять от боли впал в беспамятство. Пришел в себя уже в госпитале. Позже узнал, что наши опять погнали немца дальше, а меня санитары подобрали. Оказалось, что все пули немецкого офицера не были для меня смертельными.

— Повезло, — горько усмехнулась Вера Федоровна. — И как вы дальше жили, Иван Леонидович?