Сыновья

Пётр Михайлович Сотников и Иван Никитич Даурский, на средства которых на днях завершили постройку колокольни Дудинской Введенской церкви, по-хозяйски заложив руки за спину, вертелись у новой звонницы, крутили головами, задирали вверх, отходили от здания, любуясь работой енисейских консисторских плотников. Церковь стала величественнее, с двумя золочёными куполами и семью мал-мала меньше колоколами. Довольно потирали руки, что завершили ещё одно богоугодное дело. Решили проверить: как смотрится их детище с берега Енисея, со стороны Старой Дудинки. Ходили с места на место, любовались храмом и от восхищения причмокивали.

– Откуда ни глянь: везде величавой кажется! – горделиво сказал Пётр Михайлович. – Теперь никто не укорит меня, что мой дом закрыл с берега церковь. Всё по уму! Колокольня видна ото всюду.

– Не за зря мы деньгами помогли консистории! – сказал Иван Никитич. – Колокольня на славу! А колокола! Семь каких красавцев отлили алтайцы. Стратоник Игнатьевич сказал, что каждый колокол со своим тоном. Теперь колокольня, что фисгармония.

– Даже в Енисейске не каждый храм имеет семь колоколов. В лучшем случае – три. Мы кое-кому нос утёрли. Туруханск перещеголяли даже. Сейчас проверим глас Божий! – сказал купец. – А ну-ка, пальни из ружья, Иван Никитич! Пусть дёрнет за языки псаломщик. Псаломщик уже на звоннице. Руку поднял, сигнала ждёт.

Даурский выстрелил в воздух. И ещё не развеялся пороховой дым, как донесся колокольный перезвон. Ефремов по очереди ударял в каждый колокол, проверяя тон, а Пётр Михайлович с Иваном Никитичем – силу.

– Чуешь, какой звон чистый, а сила! Будто не за три версты от церкви стоим, а рядом. Думаю, в безветренную погоду и до Опечека долетит.

Они шли к Дудинскому. Скрипел снег. Мороз щекотал носы.

– Ветерок забирает дюжее мороза! Надо с отцом Александром назначить день богослужения, колокольню освятить, угостить прихожан чаем из самоваров, – сказал церковный староста Иван Даурский, младший брат Егора, ходившего с экспедицией Лопатина.

Прихожане избрали его церковным старостой сразу после убийства Митрофана Туркина. Он был уже неслуживым казаком, получал полный пенсион и не обременён семейными заботами. Охотился, рыбачил не корысти ради, а для себя и жены Матрёны. А до этого воевал в Крымской кампании, затем одиннадцать лет прослужил вахтёром затундринских магазинов в низовье Енисея. Рассудительный, готовый понять человека, отзывчивый на беду, авторитетный среди государственных крестьян и инородцев, Иван Никитич исходил на оленьих и собачьих упряжках Хатангскую, Авамскую и Хантайскую тундры, скопил деньжат, женил сына и выдал замуж дочь в Туруханске, а сам из Дудинского переселился в Мало-Дудинское с неразлучной Матрёной. Деньгами помог сыну и дочери, часть себе оставил, чтобы не бедствовать и жить независимым. Иногда «на погоду» ломило суставы, напоминало о былых аргишах по стылой тундре. Но Иван Никитич всегда был бравым казаком и нередко, превозмогая боль, садился на собачью упряжку и ездил в Дудинское по делам церкви. Он дорожил доверием прихожан и своим тщанием доказывал, что заслужил такую честь не зря.

За последние годы этот беспокойный человек побывал в Хатангской Богоявленской, в Толстоносовской Введенской церквах, в Гольчихинской и Норильскоозёрской часовнях, приписанных к Дудинской Введенской церкви. Даурский как староста головной церкви отвечал за дееспособность этих богоугодных заведений. Потом трижды ездил в Енисейскую консисторию, где добился казённого кошта на постройку колокольни и обновление церковной утвари для Хатангского прихода. Сам пожертвовал часть денег и сподвинул на благородное дело Петра Михайловича Сотникова.

Остановились на взгорье. Закурили. Стояли в раздумье. Сотников снова взглянул на колокольню.

– Вспомнил отца Иоанна! Много усилий потратил на эту звонницу. А услышать звон колоколов так и не пришлось. Сынок подрезал ему крылья! Самого упекли на каторгу, а отца на два года лишили священнослужения. Прислал письмо из Канска. Сильно жалеет о случившемся. А псаломщик отделался штрафом. Янкель Корж и Антон Середа в Туруханском остроге. Не будут зариться на чужое.

Иван Никитич, не вынимая трубки, согласно кивнул. Потом пустил дым носом, передвинул трубку в уголок рта и чуть гнусаво сказал:

– Я доволен отцом Александром! Мужик добропорядочный, каким и должно быть духовному лицу. В церкви уют и таинство. Прихожане почувствовали свежесть и доходчивость в проповедях. Да и Стратоник покаялся. Взял себя в руки. Не пьёт. Гонит прочь от своей горенки выпивал. Так что, наш приход и прямо, и косвенно в гору идёт. А вот Толстоносовская церковь убога. Пока был смотрителем хлебозапасного магазина Прутовых, то её хоть как-то поддерживал. Перевёлся он в Верхне-Имбатск – и церковь забыли. У младшего Кокшарова, Владимира, руки до неё не доходят. Как принял от Прутовых участок, всё в разъездах по низовью. А разъездной священник – не подспорье. Там хозяин нужен.

У церкви отец Александр с псаломщиком Стратоником ждали отзывов от хозяев колокольни.