Сыновья

В январе 1903 года Иннокентий Киприянович направил ещё одно прошение на имя нового министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве с приложением к нему двух текстов общественных одобрений, подписанных ста тремя жителями станков и кочующими инородцами, а также тремя местными священниками: отцом Ермилом Карповым, отцом Александром Перепёлкиным и отцом Павлом Поповым. В одобрении говорилось, что «Иннокентий Киприянович вёл торговлю с инородцами по умеренным ценам, относился к ним вежливо и человеколюбиво. Давал товары в долг и терпеливо ждал возврата долгов. Среди остальных купцов выделялся мягким, покладистым и трезвым характером. В его образе жизни не замечалось ничего предосудительного. Своей благосклонностью, стремлением понять инородца и войти в его бедственное положение он снискал к себе уважение и особое доверие у населения».

Но его благонадёжность и нравственное превосходство перед другими не получило удовлетворения, в частности, у чиновников земского отдела и у министра внутренних дел Плеве. Они остались незамеченными. После рассмотрения его ходатайства он просил в письме вернуть ему общественное одобрение. «/Может быть, мне в жизни придётся поступить на службу, и эти общественные удостоверения будут вместо рекомендации. Правительство меня разорило и очернило из-за клеветы злых людей. Нигде не мог я найти правды и истинного закона и сейчас обижен и разорён правительством»./

Иннокентий Киприянович на прошение получил отказ, адресованный Иркутскому генерал-губернатору. А тот от своего имени переправил новому губернатору Енисейской губернии Николаю Александровичу Айгустову. Не мог «ярый борец с крамолой» Вячеслав Константинович Плеве простить Сотниковым бесчинства над инородцами.

*

Елизавета Никифоровна дала телеграмму в Балаганск о своём выезде с сыновьями поездом пятнадцатого июля до станции Заларинской. Александр Киприянович попросил Анастасию приготовить в дорогу еду, воду для питья и для мытья рук, четыре ложки, четыре вилки, полотенце и четыре кружки. Она всё сложила в дорожный саквояж и поставила в погреб. Александр Киприянович заказал дилижанс с четырьмя подушками. Через день, рано утром, он выехал на тройке белых лошадей и направился на железнодорожную станцию. Надо было успеть к двум часам пополудни к приходу поезда. Дорога шла через тайгу мимо небольших сёл. На одной из почтовых станций лошадей накормили овсом, напоили, смазали колёсные оси дёгтем, подтянули подпруги, пообедали с кучером и поехали дальше. Солнце висело над головой, вгоняя в пот и лошадей, и седоков. Скоро оно скрылось за верхушками деревьев. Таёжная прохлада взбодрила и людей, и животных.

Александр Киприянович посмотрел на часы. Было четверть второго.

– Не волнуйтесь, через двадцать минут будем у железки. Сейчас проедем последнее село, а рядом – железнодорожная станция, – успокоил кучер. – Обратно двинем, жара спадёт! Ваши гости в поезде сильнее намытарятся в вагонной духотище, чем в тарантасе. Как ни говорите, а свежий воздух жару гасит.

– Ничего, не масляные, не растают. Хотя они коренные тундровики, где морозы за пятьдесят, а лето – короткое и прохладное. Правда, недели три иногда удаётся теплом понежиться. И то лето на лето не приходится, – рассказывал Сотников о низовье.

Подъехали к вокзалу, отпустили подпруги, закурили. В ожидании поезда в тени деревьев уже стояло несколько заказанных конных экипажей. Кучер пошёл к ямщикам.

– Узнавали? Красноярский не опаздывает? – спросил он.

– Дежурный сказал, задерживается на полчаса. Но последнюю тоннель уже прошёл. Значит, скоро будет, – ответил бородатый возница. – Поглядывай, дымок покажется, значит «чих-пых» катится.

Сели в тенёк под деревьями, опять набили трубки, прикурили и прислушивались к свисткам паровоза.

– Я лучше похожу, – сказал Александр Киприянович. – С непривычки задница побаливает. Хоть у тебя и на рессорах, но седалище моё ямы все прочувствовало.

– Это бывает. Поездили б с моё, то семьдесят вёрст и не заметили. А рессоры? Как ни рессорь, ямы есть ямы! – сказал кучер.

– Поездил я, братец, поболе тебя. Всю низовскую тундру на оленях исходил. Но тундра мягкая. Никогда не набивал зад, – ответил Сотников.

Послышался гудок паровоза, затем звон станционного колокола.

– Ну, вот, кажется, дождались! – потирал руки Александр Киприянович. – Сейчас увидишь моих орлов и Лизаньку. Соскучился я по ним. Считай, три года не видал.