Сыновья

В сознании Сотникова мелькнуло удовлетворение.

– Всё же золото утянуло его на дно!

Уже в полусне Александр Киприянович развернулся к берегу, взмахивая окровавленными культями. До него ещё толком не доходило, что лишился обеих кистей. Берег становился ближе, но с каждым гребком размытей и размытей. Вскоре он перестал различать стоящих на берегу. Туман застилал глаза, руки налились и стали казаться пудовыми гирями. Уже пришло безразличие. Сознание медленно покидало его. Не хватало сил бороться за жизнь.

А по Лене несло перевёрнутую лодку.

Часть 2

 Внуки

Глава 1

Когда енисейские губернские власти получили донесение Иркутского полицмейстера о гибели Александра Киприяновича Сотникова, они с облегчением вздохнули и без проволочек дали разрешение на въезд в Туруханский край Елизавете Никифоровне и Иннокентию Киприяновичу, подписанное новым губернатором Александром Николаевичем Гирсом. В декабре 1906 года Сотниковы на почтовых лошадях прибыли в Туруханск и направились для регистрации к отдельному приставу. Он сидел в канцелярии и писал какую-то бумагу. Настольная лампа с матовым стеклом помаргивала, будто не хватало керосина. Пристав отрывался от листа и то вытягивал фитиль, то опускал, чтобы напитать керосином. Нервничал и в душе костерил уборщицу, не заправившую лампу с утра. Услышав стук, он оторвался от бумаги, застегнул верхнюю пуговицу кителя и недовольно сказал:

– Войдите!

Канцелярию заполнили бывшие ссыльные, запорошенные снегом.

– Здравия желаем, господин пристав! – отчеканил Иннокентий Киприянович и снял шапку.

– Здравствуйте, господа Сотниковы! Что за нелёгкая принесла вас в такую пургу? Аль погоды лучше не нашли? – задёргал он правым усом. – Присаживайтесь!

– Пурга – не пурга, а пришлось зайти к вам на огонёк! Теперь всё по закону делаем, ваше высокоблагородие господин отдельный пристав! Возвращение с высылки – дело державное. Пришли отметиться, а то ненароком и домой не пустите, как семь лет назад, – язвительно сказал Иннокентий Киприянович. Сегодня ему хотелось как можно сильнее уколоть пристава за его беззаконие, допущенное с их высылкой.

– А вы, господа Сотниковы, меньше ерничайте! Можно и законы знать, и под них попасть! Это в наше время несложно! Предупреждаю! Если хоть одно донесение поступит на вас, – снова упеку на выселки. Правда, подальше, чем Красноярск.

– Вы не стращайте, господин пристав! За доносы и клевету мы сами найдём управу на ваших осведомителей, таких, как Павлы, Головлёв и Волошников, а вашего Терентьева надо гнать со службы в три шеи за подлость! – ответил Иннокентий Киприянович. – Такие люди и позорят судебную систему России.

Лицо пристава налилось кровью.

– Опоздали, господа! – довольно потирая руки, сказал пристав. – Терентьев переведён в Канск, а Волошников утонул сегода. Остался Головлёв, но он при власти. Его не свалите. Держит в руках весь Дудинский участок.

– Ничего! И до него дойдёт кара Господня! А уж вам за стряпню судебных дел на доносах придётся на том свете в смоле кипеть!

Кончилось терпение у пристава! Вскочил, забегал туда-сюда по кабинету, на коротеньких жирных ногах.

– Я зарегистрировал – и мотайте отсюда, пока в острог не определил. Ишь, умники нашлись. Привыкли над людьми издеваться. А Бог шельму метит. Вот и получили по заслугам. Честь имею! – показал рукой на дверь.

Иннокентий Киприянович и Елизавета Никифоровна нарочито медленно поднялись с широкой лавки, пододвинули её к стенке, посмотрели на беснующегося пристава. Сотников напоследок сказал:

– Успокойтесь, господин отдельный пристав, а то удар хватит. Лицо из красного станет синим. А если бы вам наши семилетние страдания? Наверное, давно бы окочурились! Людям бы спокойнее жилось. Ложитесь на лавку и успокойтесь, а то из-за вас ещё, не дай бог, мы опять пострадаем.

Пристав схватился за сердце. Лицо его действительно посинело, и он медленно опустился на лавку. Пот градом катился по лбу. Елизавета Никифоровна поднесла стакан с водой. Он отпил несколько глотков и дрожащими руками расстегнул китель. Потом, тяжело выдавливая слова, прошептал:

– Всё же довели меня до кондрашки Сотниковы. Не семь лет назад, а сейчас. Уходите вон, пока я в острог не упёк.

Иннокентий Киприянович, выйдя на улицу, засмеялся:

– Вот она, Лизонька, власть какая! Гнилая и трусливая! Чуть нажали – и сразу с копыт. Знает грех за собой, оттого сердцем мучается.

Через три дня пурга стихла, и Сотниковы, пересев на оленьи упряжки, двинулись по зимнику до Потаповского. Анна Михайловна, укутав поверх одеяла нганасанской паркой двухлетнюю Машеньку, частенько заглядывала в спящее личико.

– Ну, как там доченька? – спрашивал с другой упряжки Иннокентий Киприянович. – Не застыла?

– Спит, как маленькая тунгуска. Только ноздрики раздуваются, – радостно отвечала жена.