Сыновья человека с каменным сердцем

Тесные сапоги были, конечно, чистейшей выдумкой, А вот воротник и вправду показался ему тесен: вокруг шеи Зебулон ощутил внезапно что-то, сильно напоминавшее петлю…

– Вот что, дядя! Заложи-ка немедля лошадей и увези меня отсюда, – сказал он ямщику, сразу же как вошел в дом.

– И куда же требуется барина везти?

– Все равно. Куда угодно. Только не в Дебрецен.

Но ямщику все же хотелось уточнить, в какую именно сторону думает направиться господин: «В ту, вниз, или в эту, вверх?» И еще он спросил, сколько дней им придется пробыть в пути.

Зебулон решил ехать «вверх» и не вылезать из повозки, пока будет возможно.

Повсюду его преследуют, покоя нет, деваться некуда Остается одно – бежать да бежать.

Немец поймает – расстреляет, мадьяр схватит – расстреляет. Там – он мятежник, тут – изменник родины. Кому в руки ни попадись, все одно – смертный приговор. «Я словно разгуливал по аллее виселиц», – говорил он позднее об этом времени.

На ближайшей стоянке, пока ямщик кормил лошадей, Зебулон попросил у корчмаря ножницы и бритву.

Таллероши носил длинную, окладистую бороду, уже несколько выцветшую и местами тронутую сединой. Она была предметом его гордости, символом мужского достоинства. Этакая ни разу не стриженная, не тронутая металлом, даже редко расчесываемая гребешком бородища, с которой так приятно смахивать после обеда хлебные крошки. И вот теперь он берется за ножницы и бритву, чтобы остричь эту бороду под самый корень. Ох, люди, не имеющие бороды! Не знаете вы, что значит лишиться ее. Это – как бы похоронить часть самого себя.

Зебулон долго разглядывал зажатые в кулак космы волос, смахнул пару слезинок и, завернув в бумагу сии бренные останки своей красы, наиболее славную часть своего «я», сунул их за пазуху. Пусть хоть спрятанные, они все же навсегда останутся при нем! Потом он посмотрелся в зеркало, показал язык отразившемуся там уроду и решительно повернулся к нему спиной.

А ведь ничего не поделаешь, придется теперь ежедневно лицезреть в зеркале эту обезображенную физиономию. Человек, не носящий бороды, отбывает своего рода повинность: каторжный труд ежедневного бритья!

Когда Зебулон снова предстал перед ямщиком, тот только диву дался, глядя на его помолодевший лик. Пока они сидели в корчме, ямщик молчал, но, выехав на дорогу, он обернулся и сказал Зебулону:

– Видно, барин желает ехать сейчас по безлюдным местам?

– Угадал, – подтвердил Зебулон.

– Понимаю, – отозвался ямщик, – и расспрашивать больше не стану… Ну, ничего. Я довезу барина так, что с ним ничего не стрясется, Вы, верно, в Польшу хотите податься?

– Туда, – согласился Зебулон. Он и сам хорошо не знал, куда ему податься.

– Одного барина я уже переправил туда. Он за поляками поехал. И вас, сударь, повезу самыми глухими местами, где даже птицы не летают. Доставлю до такого места, откуда дальше вас повезут другие, пока до Польши не доберетесь. А выпытывать у вас я ничего не собираюсь.

Нечего сказать, обрадовал его ямщик! Мало Зебулону того, в чем он действительно повинен, а теперь того гляди ему припишут дело о тайных сношениях са поляками! Чего доброго, действительно увезут а Краков!

Между тем ямщик, как и обещал, вез его два дня и две ночи по. глухим, никогда не видавшим исправников и жандармов проселкам, по горам и долам, останавливаясь на ночлег в каких-то подозрительных местах.

На третий день Зебулон почувствовал, что сыт па горло этой поездкой. Он ведь не имел ни малейшего желания вербовать польский легион. Заметив при въезде в долину колокольню какого-то селения, он остановил подводу, расплатился с ямщиком и заявил, что тот может повернуть оглобли и воротиться домой. Отсюда, мол, он доберется сам, у него здесь неотложные дела.

Ямщик выразил сожаление: ведь он готов был везти барина до самой Польши.

Зебулону снова пришлось идти пешком, таща на себе котомку. Он никогда не слыхал даже названия деревни» в которую решил свернуть. Но ему уж очень приглянулось это селение: в нем было целых две колокольни. Одна из них, поменьше, принадлежала католической церкви, вторая, побольше, крытая железной кровлей, – Лютеранской церкви. Именно она-то и привлекала Таллероши. И он сразу направился в дом лютеранского пастора.

Достопочтенного пастора звали Балинт Шнейдериус, Зебулон представился ему. Священник оказался весьма осведомленным: как же, он, конечно, слыхал имя столь известного господина!

Затем Зебулон чистосердечно исповедался перед ним во всем – от начала и до конца. После всего случившегося, сказал он, ему, понятно, не сидится в стране. Он оказался в столь исключительном положении, что всякое ружье, в чьих бы руках оно ни находилось, нацелено ему прямехонько в голову.

Балинт Шнейдериус был человек весьма сообразительный и добросердечный. Он сразу придумал план спасения для достопочтенного господина: Зебулону надо бежать за границу.

Но для бегства нужен был заграничный паспорт, а его мог выдать только правительственный комиссар императорских войск. В данный момент комиссар находился как раз в Элерьеше. Однако для получения заграничного паспорта нужен предлог.

И предлог нашелся.