Сыновья и любовники

Он мгновенно уснул, но то и дело просыпался. Потом крепко уснул. И вдруг проснулся, услыхав шепот Энни: «Пол, Пол!» Подле него в темноте стояла сестра в ночной рубашке, коса перекинута на спину.

— Да? — прошептал он и сел.

— Поди взгляни на нее.

Пол выскользнул из-под одеяла. В комнате больной слабо теплился газовый свет. Мать лежала свернувшись калачиком, подложив ладонь под щеку, в той же позе, в какой уснула. Но рот был открыт, и дыхание тяжелое, хриплое, словно храп, и с долгими перерывами.

— Она кончается! — прошептал Пол.

— Да, — сказала Энни.

— Давно она так?

— Я только проснулась.

Энни съежилась в халате. Пол набросил на себя одеяло. Было три часа. Он разворошил огонь. Брат и сестра сидели и ждали. Мать глубоко, с хрипом вдохнула воздух… долгая тишина… и выдох. Время шло… тянулось. Но вот они вздрогнули. Опять глубокий, с хрипом вдох. Пол наклонился, всмотрелся.

— Это еще может продолжаться, — сказал он.

Оба молчали. Пол выглянул в окно, с трудом различил снег, покрывавший сад.

— Иди ложись в мою постель, — сказал он сестре. — А я посижу.

— Нет, — сказала она. — Я останусь с тобой.

— Лучше не надо, — сказал он.

Наконец Энни на цыпочках вышла из комнаты, и Пол остался один. Он плотней укутался в коричневое одеяло, скорчился перед матерью и не спускал с нее глаз. Нижняя челюсть у нее отвалилась, страшно смотреть. Он не спускал с нее глаз. Иногда ему казалось, она больше не вдохнет. Ждать было невыносимо. И вдруг опять пугающий громкий хрип. Пол снова поворошил угли в камине. Ее нельзя беспокоить. Шли минуты.

Ночь проходила. Вздох за вздохом. И каждый хрип терзал его, но наконец он вовсе перестал что-либо чувствовать.

Встал отец. Пол слышал, как отец зевает, натягивая носки. И вот он вошел в одних носках и в рубашке.

— Тише! — предостерег Пол.

Морел стоял и смотрел на жену. Потом взглянул на сына — беспомощно, с ужасом.

— Может, мне остаться дома? — прошептал он.

— Нет. Иди на работу. Она проживет до завтра.

— Навряд ли.

— Проживет. Иди на работу.

Муж в страхе опять на нее посмотрел и послушно пошел из комнаты. Пол заметил, подвязки у него болтаются.

Еще через полчаса Пол спустился в кухню, выпил чашку чая и опять вернулся. Уолтер Морел, уже в рабочей одежде, снова поднялся в комнату жены.

— Мне идти? — спросил он.

— Иди.

И через несколько минут Пол услышал удаляющиеся тяжелые шаги отца, приглушенные снегом. На улице перекликались углекопы, группками шагавшие на работу. Ужасные, долгие вздохи продолжались… грудь поднималась… поднималась… поднималась; потом долгая тишина… потом ах… ах… х… х! — выдох. Издалека донеслись гудки чугунолитейного завода. Гуденье и рокот разносились над снегами, то далекие и едва слышные, то близкие, — голоса угольных копей и литеен. Потом все стихло. Пол поворошил уголь в камине. Глубокие вздохи нарушали тишину — выглядела мать все так же. Пол приподнял штору, посмотрел в окно. Было еще темно. Пожалуй, тьма уже не такая густая. Пожалуй, снег стал синей. Он совсем поднял штору и оделся. Потом, вздрагивая, отпил коньяку прямо из бутылки, стоявшей на умывальнике. Снег и правда синел. С улицы донеслось дребезжанье повозки. Да, уже семь утра, становится светлей. На улице перекликались. Мир просыпался. Над снегом занимался серый, мертвенно-бледный рассвет. Да, уже видны дома. Он погасил лампу. Казалось, стало очень темно. Хриплое дыхание все длилось, но Пол почти привык к нему. В сумраке он видел мать. Она была все в том же состоянии. Он подумал, может, навалить на нее тяжелую одежу, тогда и дышать станет тяжелей, и невыносимое дыхание остановится. Он посмотрел на нее. Не она это… совсем не она. Если навалить одеяло и тяжелые пальто…

Вдруг отворилась дверь, и вошла Энни. Она вопросительно посмотрела на брата.

— Без перемен, — спокойно сказал Пол.

С минуту они пошептались, потом он спустился в кухню позавтракать. Было без двадцати восемь. Скоро пришла Энни.

— Какой ужас! Как ужасно она выглядит! — в страхе, ошеломленно прошептала она.

Пол кивнул.

— Вдруг она так и будет выглядеть! — сказала Энни.

— Выпей чаю, — сказал он.

Они опять поднялись по лестнице. Скоро пришли соседки, испуганно спрашивали:

— Как она?

Все продолжалось. Она лежала щекой на ладони, нижняя челюсть отвисла, и она редко, громко и страшно всхрапывала.

В десять пришла сестра. Она была сама не своя и явно удручена.

— Сестра, — воскликнул Пол, — неужто она еще долго протянет?

— Невозможно, мистер Морел, — сказала сестра. — Невозможно.

Стало тихо.

— Страх-то какой! — посетовала сестра милосердия. — Кто бы мог подумать, что она такое вынесет? Идите вниз, мистер Морел, идите вниз.

Наконец, около одиннадцати, Пол спустился и пошел посидеть у соседей. Энни тоже ушла вниз. Наверху были сестра милосердия и Артур. Пол сидел, сжав голову руками. Вдруг через двор, как безумная, с криком прибежала Энни:

— Пол… Пол… она скончалась!

Мигом он очутился дома и взлетел наверх. Мать лежала тихая, свернувшись калачиком, щека на ладони, и сестра утирала ей губы. Все отступили. А он упал на колени, прижался лицом к ее лицу, обнял ее.