Сыновья и любовники

Такое странное у нее стало лицо. Дрожа, он ее поцеловал.

— Ну что ты… мама! — мягко сказал он.

Нетвердой походкой вошел Морел. Шапка съехала у него на один глаз. В дверях он покачнулся.

— Опять вредничаешь? — злобно выпалил он.

В миссис Морел разом вспыхнула ненависть к пьянице, который вот так накинулся на нее.

— Во всяком случае, это занятие трезвое, — сказала она.

— Хм… хм! Хм… хм! — расфыркался Морел. Пошел в коридор, повесил пальто и шапку. Потом слышно стало, как он спустился на три ступеньки в кладовку. Вернулся, зажав в кулаке кусок пирога со свининой. Того самого, что миссис Морел купила для сына.

— Не для тебя это куплено. Даешь мне несчастных двадцать пять шиллингов, и пивом накачался, так уж кормить тебя пирогами со свининой я не стану.

— Чего-о… чего-о? — прорычал Морел, едва удерживаясь на ногах. — Как так не для меня куплено? — Он глянул на мясную начинку и хрустящую корочку и, вдруг разъярясь, кинул кусок в огонь.

Пол вскочил на ноги.

— Швыряйся тем, за что сам платил! — крикнул он.

— Чего… чего! — вдруг заорал Морел, подскочил, сжал кулак. — Я тебе покажу, щенок!

— Ну-ка! — со злым вызовом сказал Пол, пригнув голову. — Давай покажи!

В эту минуту он был бы рад пустить в ход кулаки. Морел тоже изготовился, поднял кулаки, вот-вот прыгнет. Юноша стоял и улыбался одними губами.

Отец зашипел как кошка, изо всех сил размахнулся и едва не угодил в лицо сыну. Но ударить не решился, хотя был на волосок от этого, в последний миг отклонился.

— Вот так! — сказал Пол, он смотрел на губы отца, уже метил в них кулаком. У него руки так и чесались. Но за его спиной раздался слабый стон. Мать сидела бледная как смерть, губы ее посинели. Морел изготовился для следующего удара.

— Отец! — крикнул Пол, голос его зазвенел.

Морел вздрогнул, замер.

— Мама! — простонал Пол. — Мама!

Она попыталась собраться с силами. Глаза были раскрыты и устремлены на сына, но шевельнуться она не могла. Понемногу она приходила в себя. Он уложил ее на диван, кинулся наверх, принес виски, и наконец она отпила немного. По лицу Пола катились слезы. Он стоял подле матери на коленях и не плакал, но по лицу тихо струились слезы. Морел сидел в другом углу, уставив локти в колени, свирепо смотрел на сына.

— Чего с ней такое? — спросил он.

— Обморок! — ответил Пол.

— Хм!

Отец принялся расшнуровывать башмаки. Спотыкаясь, пошел в спальню. То был его последний бой в этом доме. Пол стоял на коленях, гладил руку матери.

— Не хворай, ма… не хворай! — опять и опять повторял он.

— Это пустяки, мой мальчик, — пробормотала она.

Наконец он поднялся, подбросил в камин большой кусок угля и пошуровал там. Потом прибрал в комнате, навел порядок, накрыл стол на утро для завтрака и принес матери свечу.

— Ты уже можешь лечь спать, ма?

— Да, пойду.

— Ложись с Энни, ма, не с ним.

— Нет, я лягу в собственную постель.

— Не ложись с ним, ма.

— Я лягу в свою собственную постель.

Она встала, Пол погасил лампу и пошел наверх за ней по пятам, неся ее свечу. На лестничной площадке он крепко ее поцеловал.

— Спокойной ночи, ма.

— Спокойной ночи!

В неистовой муке Пол зарылся лицом в подушку. И однако, в глубине души он был спокоен, все-таки мать он любит больше. То был горький покой смирения.

Попытки отца на другой день помириться с ним были для него нестерпимым унижением.

Все трое старались забыть вчерашнюю сцену.

9. ПОРАЖЕНИЕ МИРИАМ

Пол был недоволен собой и всем на свете. Самой глубокой любовью он любил мать. И просто не мог вынести, если чувствовал, что обидел ее или хоть на миг изменил своей любви к ней. Стояла весна, и между ним и Мириам шло единоборство. В этом году у него был к ней немалый счет. И она смутно сознавала это. Давнее ощущение, возникшее у нее однажды во время молитвы, что в их любви ей суждено быть жертвой, примешивалось теперь ко всем ее чувствам. Втайне она и прежде не верила, что когда-нибудь он будет всецело ей принадлежать. Прежде всего она не верила в себя; сомневалась, сумеет ли стать такой, какою он хотел бы ее видеть. И конечно же, никогда она не представляла себе счастливую долгую жизнь с ним рядом. Впереди ей виделась трагедия, скорбь, жертвоприношение. И в жертвоприношении была гордость, в самоотречении — сила, оттого что она полагалась на свое уменье справляться с повседневностью. Она готова была к чему-то большому, к чему-то глубинному, например, к трагедии. А достанет ли ей заурядной жизни изо дня в день, тут она положиться на себя не могла.

Пасхальные праздники начались счастливо. Пол был самим собой, был ей открыт. Но она чувствовала, что все обернется плохо. В воскресенье под вечер она стояла у окна своей комнаты и смотрела на рощу, у окоема яркого предвечернего неба, на дубы, в чьих ветвях запутались сумерки. Серо-зеленые листья жимолости свисали с ветвей перед окном, и ей показалось, кое-где уже проклюнулись бутоны. Наступила весна, для Мириам пора и любимая и пугающая.