Сыновья и любовники

Иногда, наскучив разговорами о любви, она пыталась всерьез открыть ему душу. И видела: он слушает уважительно, но не понимает. Это убивало ее стремление к большей душевной близости, и временами ее охватывал страх. Иногда вечерами им овладевало беспокойство, и она понимала, ему недостаточно просто быть подле нее. И радовалась; когда он находил себе какие-нибудь дела по дому.

У него были поистине золотые руки – чего только он не мог сделать или починить. И она, бывало, говорила:

– Как же мне нравится кочерга твоей матушки – такая маленькая, изящная.

– Да неужто? Так ведь это я смастерил, лапушка… могу и тебе сделать.

– Что ты говоришь! Она же стальная!

– А хоть бы и так! Сделаю и тебе вроде нее, может, даже и такую.

Ей не докучал беспорядок, стук молотка, шум. Зато муж был занят и счастлив.

Но однажды, на седьмом месяце их брака, она чистила его выходной пиджак и нащупала в грудном кармане какие-то бумаги, ее вдруг взяло любопытство, она вынула их и прочла. Сюртук, в котором венчался, он носил очень редко, да и бумаги прежде не вызывали у нее любопытства. Это оказались счета на их мебель, до сих пор не оплаченные.

– Послушай, – сказала она вечером, после того как муж вымылся и пообедал, – я нашла это в кармане твоего свадебного сюртука. Ты еще не заплатил по этим счетам?

– Нет. Не поспел.

– Но ты же говорил, все оплачено. Давай я схожу в субботу в Ноттингем и рассчитаюсь. Не нравится мне сидеть на чужих стульях и есть за неоплаченным столом.

Морел молчал.

– Дашь мне свою банковскую книжку?

– Дать-то дам, а что толку?

– Я думала, ты… – начала она. Он говорил, у него отложена изрядная сумма. Но что толку задавать вопросы. Горечь, негодование охватили ее, и она сурово замкнулась в себе.

Назавтра она отправилась к свекрови.

– Это ведь вы покупали Уолтеру мебель? – спросила она.

– Ну, я, – с вызовом ответила она.

– Сколько ж он дал вам на нее денег?

Свекровь возмутилась до глубины души.

– Восемьдесят фунтов, если тебе уж так надобно знать, – ответила она.

– Восемьдесят фунтов! Значит, за нее должны еще сорок два фунта!

– Чего ж теперь сделаешь?

– Но куда ушли все деньги?

– А на все, должно, есть бумаги, ты поищи… да еще десять фунтов он должен мне, и шесть фунтов у нас тут ушло на свадьбу.

– Шесть фунтов! – эхом отозвалась Гертруда Морел. Да это просто чудовищно, ее отец так потратился на свадьбу, а в доме родителей Уолтера проели и пропили еще шесть фунтов, да притом за его счет!

– А сколько Уолтер вложил в свои дома? – спросила Гертруда.

– В свои дома… какие-такие дома?

У Гертруды даже губы побелели. Он говорил, что дом, в котором они живут, и соседний тоже его собственность.

– Я думала, дом, в котором мы живем… – начала она.

– Мои это дома, обои, – сказала свекровь. – И заложенные они. Я плачу проценты по закладной, а на чего другое у меня денег нет.

Гертруда сидела молча, с побелевшими губами. Сейчас она уподобилась своему отцу.

– Значит, нам следует платить вам за аренду, – холодно сказала она.

– Уолтер мне платит, – ответила мамаша.

– Сколько же? – спросила Гертруда.

– Шестьдесят шесть в неделю, – ответствовала мамаша.

Дом того не стоил. Гертруда выпрямилась, вскинула голову.

– Тебе вон как повезло, – поддела ее свекровь, – об деньгах у мужа голова болит, а ты можешь жить припеваючи.

Молодая ничего на это не ответила.

Мужу она мало что сказала, но обходиться с ним стала по-другому. В гордой, благородной душе ее что-то окаменело.

Наступил октябрь, и все ее мысли были о Рождестве. Два года назад на Рождество она с ним познакомилась. В прошлое Рождество вышла за него замуж. В это Рождество родит ему дитя.

– Вы вроде не танцуете, миссис Морел? – спросила ее ближайшая соседка в октябре, когда только и разговору было, что об открытии танцевальных классов в гостинице «Кирпич и черепица» в Бествуде.

– Нет… танцы никогда меня не привлекали, – ответила она.

– Чудно! И надо же, а за такого вышла. Хозяин-то ваш самый знаменитый танцор.

– А я и не знала, что он знаменитый, – засмеялась миссис Морел.

– Ага, еще какой знаменитый! Как же, больше пяти годов заправлял танцевальными классами в клубе «Шахтерский герб».

– Вот как?

– Ну да, – сказала другая. – Каждый вторник, и четверг, и субботу там, бывало, яблоку негде упасть… и уж миловались там, все говорят.

От таких разговоров тошно и горько становилось миссис Морел, а наслушалась она их предостаточно. Поначалу соседки ее не щадили, потому что, хотя и не ее это вина, а была она им неровня.

Морел стал возвращаться домой довольно поздно.

– Они теперь работают допоздна, верно? – сказала она своей прачке.

– Да сдается мне, как обыкновенно. А только после работы норовят пива хлебнуть у Эллен, а там пойдут разговоры разговаривать, вот время и проходит. Глядишь, обед и простыл… ну, так им и надо.

– Но мистер Морел спиртного в рот не берет.

Прачка выпустила из рук белье, глянула на миссис Морел, но так ничего и не сказала и опять принялась стирать.