– А кому бы понравилось? – ответила она негромко, но горячо. – Что это за жизнь? Я убираю весь день, а братья в пять минут все опять перепачкают и раскидают. Не хочу я сидеть дома.
– Чего ж ты хочешь?
– Хочу что-нибудь делать. Хочу попытать счастья, как все. Почему, если я девушка, меня надо держать дома и не давать никакого ходу? Разве сидя дома я могу попытать счастья?
– Попытать счастья в чем?
– Что-то узнать, учиться, что-то делать. Это ж несправедливо, все потому, что я женщина.
Пол удивился, – с такой горечью она говорила. У него дома Энни, похоже, только радовалась, что она девушка. Меньше ответственности, беззаботней. Ее вполне устраивало, что она не мужчина. А Мириам яростно об этом жалеет. И при всем этом ненавидит мужчин.
– Но это ж все равно – что быть мужчиной, что женщиной, – нахмурился Пол неодобрительно.
– Ха! Разве? Мужчинам дано все.
– По-моему, женщины должны быть довольны, что они женщины, а мужчины – что они мужчины, – сказал Пол.
– Нет! – Мириам покачала головой, – нет! Все дано мужчинам.
– Но чего ты хочешь? – спросил он.
– Хочу учиться. Почему должно быть так, что я ничего не знаю?
– Что? Скажем, математику или французский?
– А почему мне нельзя знать математику? Да! – воскликнула она, глаза ее стали еще огромнее, в них вспыхнул вызов.
– Ну, ты можешь узнать столько, сколько знаю я, – сказал Пол. – Если хочешь, я тебя научу.
Глаза у нее раскрылись еще шире. Какой из него учитель?!
– Согласна? – спросил он.
Она опустила голову, в раздумье пососала палец.
– Д-да, – нерешительно ответила она.
По обыкновению, он и об этом рассказал матери.
– Я хочу учить Мириам алгебре, – сказал он.
– Что ж, надеюсь, ей это пойдет на пользу, – ответила миссис Морел.
Когда в понедельник вечером он пришел на ферму, сгущались сумерки. Мириам как раз подметала кухню и в эту минуту опустилась на колени перед очагом. Все ушли, она была дома одна. Она обернулась к Полу, вспыхнула, темные глаза блестели, прекрасные волосы упали на лицо.
– Привет! – мягко, певуче сказала она. – Я знала, что это ты.
– Откуда?
– Я знаю твои шаги. Никто не ступает так быстро и твердо.
Пол со вздохом сел.
– Алгеброй готова заняться? – спросил он, доставая из кармана небольшую книжку.
– Но…
Он почувствовал, что она отступает.
– Ты сказала, что хочешь, – упорствовал он.
– Прямо… прямо нынче вечером? – с запинкой спросила Мириам.
– Но я нарочно для этого пришел. И если ты хочешь учить алгебру, надо же когда-нибудь начать.
Она собрала золу в совок, посмотрела на Пола, опасливо засмеялась.
– Да, но прямо нынче! Понимаешь, я этого не ждала.
– О Господи! Кончай с золой и приходи.
Он вышел и сел на каменную скамью на задворках, где проветривались наклонно поставленные большие бидоны для молока. Мужчины были в коровниках. Слышалось, как тоненько звенят, падая в ведра, струйки молока. Вскоре вышла Мириам с большими зеленоватыми яблоками.
– Такие ты любишь, – сказала она.
Пол откусил кусочек.
– Садись, – сказал он с набитым ртом.
Мириам была близорука и заглядывала ему через плечо. Пола это раздражало. И он сразу отдал ей книгу.
– Вот, – сказал он. – Это просто буквы для обозначения цифр. Буква «а» ставится вместо двойки или шестерки.
Они занимались, Пол говорил, а Мириам, опустив голову, смотрела в книгу. Он объяснял быстро, торопливо. Она молчала. Изредка он спросит – «Поняла? – а она в ответ только вскинет на него глаза, широко раскрытые, словно бы смеющиеся, но больше испуганные.
– Неужели не поняла? – восклицает тогда Пол.
Он чересчур спешил. Но Мириам ничего не говорила. Он опять ее спрашивал, потом его бросило в жар. Он видел – девушка, так сказать, просит пощады, рот у нее приоткрыт, глаза расширены смехом, в котором и страх, и виноватость, и стыд, и его взяло зло. Но тут появился Эдгар с двумя ведрами молока.
– Привет, – сказал он. – Чего делаете?
– Алгеброй занимаемся, – ответил Пол.
– Алгеброй! – с любопытством повторил Эдгар. И, смеясь, пошел дальше.
Пол куснул забытое яблоко, глянул на жалкую, сплошь исклеванную курами, похожую на кружева капусту, и ему захотелось ее повыдергать. Потом посмотрел на Мириам. Она углубилась в учебник, казалось, поглощена им и, однако, дрожит от страха, что не поймет. Пол рассердился. Она в эти минуты раскраснелась, похорошела. Но, похоже, всей душой молила о снисхождении. Съежившись, чувствуя, что он недоволен, она закрыла учебник. Пол мгновенно смягчился, увидел – ее мучит, что она не поняла объяснений.
Но ученье давалось ей туго. И когда перед уроком она брала себя в руки и казалась такой смиренной, Пол злился. Он кричал на нее, потом ему делалось стыдно, он продолжал урок и опять злился и ругательски ее ругал. Она слушала молча. Иногда, очень редко, защищалась. Сердито смотрела на него влажными темными глазами.
– Ты не даешь мне времени вникнуть, – говорила она.
– Ладно, – отвечал он, кидал учебник на стол и зажигал сигарету. Потом, немного погодя, в раскаянии возвращался к ней. Так шли эти уроки. Всякий раз Пол был то в бешенстве, то очень кроток.