Сыновья идут дальше

Грузовик Чебакова, обходя рытвины осевшей мостовой, обогнал женщин и мужчин, которые тащили ручные тележки. На тележках лежали кровати, табуреты, кадушки, в которых солят огурцы, половики, рогач. Рядом шли дети. Дети поменьше также поместились на тележках.

— Порожний едешь, так подвези, — окликнул Чебакова.

— Ты кто?

— Из районного Совета, — отвечает мужчина, одетый в шинель. — Я сопровождающий. А это переселенцы.

— Какие?

— На буржуйские квартиры везу. Сажаешь?

— Откуда они?

— Со Счастливой улицы.

— Где такая?

— За Путиловским.

— Чего же от Счастливой уходите, бабочки?

— Да уж Счастливая, — заговорили женщины наперебой. — Удавиться было на этой на Счастливой. Три всего дома-то на Счастливой. Дома-то вроде ямы. А назвали нас — Счастливая улица. При царе назвали.

Сопровождающий объяснял Чебакову:

— Сейчас рвут Счастливую на части. Заряд подложили. Это чтоб у Юденича прикрытия не было, если пройдет. Вот везу их в буржуйские квартиры. На Конногвардейский бульвар.

— Ну? Да это рядом с бывшими царями, — поразился Чебаков.

— Так сажаешь их?

— Как же быть?

Тут только Чебаков сообразил, что задержался с разговорами.

— Дело, понимаешь, у меня военное. Торопиться надо.

— Да по пути завезешь.

— Ну ладно. Клади вещи.

Машина пошла к центру города.

На бульваре остановились возле дома бордового цвета. У парадного крыльца лежали каменные львы.

— Интересно бы мне посмотреть, как ты их у буржуев поместишь, — с сожалением сказал Чебаков, — да ехать надо. Тащи узлы. В обиду их не давай. Буржуй, хоть и нет ему нынче закона, все одно цепкий. Вот мы у одной в Устьеве роялю для клуба взяли. Ничего была барыня, деликатная, а как роялю взяли, шла до самого клуба и выражалась нам в спину, что твой ломовик.

На площади возле Зимнего дворца неровной линией выстраивался полк. Ветер донес звуки марша.

— Раньше тут царская гвардия топала, — говорил Чебаков шоферу. — Во морды! Жира в кашу не жалели, только стреляй в своих.

— Теперь, слышно, гвардия у Юденича.

— Офицерье у него одно из гвардии. Ты не смотри, что наши в обмотках. Пускай и шинели третьего срока. Все одно разобьют.

И добавил Чебаков в который раз:

— Родная земля, брат, зло дерется.

Торцовая дорога посреди площади осела, медленно продвигался по ней грузовик. У правого крыла дворца стояли с винтовками люди в крестьянской одежде. Были среди них и парни, и пожилые люди. Из военной формы им выдали только фуражки. Чебаков на ходу крикнул:

— Го-го! Здорово, олонецкие!

— Верно, олонецкие. Ты откуда знаешь? — послышались голоса вразнобой.

— Рыбой от вас несет! Воевать, что ли, пришли?

— Белого финна били, Юденича — будем. Иди с нами, дед.

— А кто заводских кормить будет?

Они что-то кричали ему вслед. Чебаков уже несколько раз успел забыть о поручении, которое ему дал Дунин, — так поразил его преобразившийся город. Вспомнив о задании, Чебаков заботливо и опасливо ощупал документы, полученные от директора.

6. Опустевший город и его люди

Так встречал Чебакова город, которого он не видел уже больше года. Город был пуст втрое против прежнего, пуст и тих. Но это была тишина грозной настороженности. Город собирал все свои силы.

Сколько раз он находил в своих людях силу, чтобы отстоять себя, революцию, новую власть, страну, будущее! В этом городе родилась защита революции — Красная гвардия, Красная Армия. Город был и авангардом, и резервом страны. И куда он только не устремлял свои отряды. Они освобождали дорогу к южным морям и дорогу на ставку. Они бились на подступах к столице с германской армией, когда случайный спутник революции, человек левой фразы и притом опаснейший оппортунист, сорвал мир. Они шли на далекий Алтай строить первые коммуны земледельцев. Они защищали Урал, Север и дороги на Москву. Они добывали хлеб.

Ленин знал чудесную силу города. Он обращался к ней всякий раз, когда перед страной открывалась небывалая по трудности задача. Он знал, что отказа не будет.

Полтора года тому назад, в голодную весну, началась переписка Ленина с рабочим Петроградом. В его письмах в предельно коротких словах прозвучало новое выражение воли рабочего класса. И рабочий Петроград сразу находил в письмах Ленина опорные слова и поднимал их как знамя. В письмах Ленина впервые было сказано о крестовом походе против кулака, о том, что борьба за хлеб — борьба за социализм. Письма Ленина, посланные после того, как враги сорвали план мирного восстановления родины, стали для рабочего Петрограда путевкой во все концы страны.

Город пустел, землю, на которой стояли дома, размывала вода, летом на улицах пробивалась трава. Полтора миллиона человек покинули город. В девятнадцатом году из каждой тысячи жителей умерло девяносто человек.

И все-таки оставалась неиссякающая сила. Казалось, никогда не исчерпают ее. Так же как и на Устьевском, много раз в этот год менялись на заводах партийные комитеты. На стене комнаты оставалась прощальная фотография — вооруженные люди-снимались перед отъездом на юг, на восток.