Сыновья полков(Сборник рассказов)

У меня заколотилось сердце, я не могла выдавить из себя ни слова, только кивнула головой; он приблизился ко мне:

— Вы мать Юрека?

У меня немного отлегло от сердца. По крайней мере, не агент гестапо.

Мужчина сказал вполголоса:

— Вы не беспокойтесь. Его не будет несколько дней, но он вернется. А людям вы скажите, что он у родственников. У вас есть кто-нибудь в деревне?

Я кивнула. Около Цеханува жила крестная мать Иренки, и мы иногда виделись…

Я хотела его расспросить, узнать, где Юрек, но мужчина только добавил на прощание:

— Вы не беспокойтесь…

Ему легко было говорить. А я как подумаю об этих немцах в усадьбе… Кроме того, старший сын тоже сидел в лагере, едва избежал смерти.

Я хорошо знала, что вокруг творится. Горели немецкие склады. Стреляли в жандармов. На близлежащих путях взорвали поезд…

Однажды вечером кто-то постучал в окно. Окно было занавешено. Взяла я карбидную лампу и пошла в сени.

— Это я, свой, — произнес кто-то за дверью. Я не узнала голоса. — Открой, это я, Марцелий…

Это был наш родственник из Цеханува, брат крестной матери Иренки, не заглядывал он к нам уже несколько лет. Но я не расспрашивала, где он пропадал и что делал. За чужую тайну легко можно было заплатить головой.

Накормила я его, чем было. Вспомнили мы прежние времена. Марцелий не раз заходил к нам перед войной. «Занимался политикой», как говорил мой старый. И хотя сам он никогда не рвался вперед, но с вниманием слушал Марцелия. Когда родилась Иренка, мы очень переживали, кого попросить в кумы. Да и кто же захочет стать крестной у ребенка бедняка?

И Марцелий решил:

— Просите мою сестру из Цеханува.

Так и породнились мы с семьей Новотко.

В тот вечер во время оккупации я видела Марцелия в последний раз. Дала ему рубашку и, кажется, свитер. Я не спрашивала, куда он идет. И не знала тогда, почему он прервал меня на полуслове, когда я назвала его фамилию.

Марцелий был взрослый, он сражался. А моему Юре-ку было тринадцать лет, когда пришел тот мужчина и сказал мне, чтобы я не плакала…

Я и не плачу.

Больше не плачу.

Марцелий говорил:

— Подожди, Франя, еще придет для нас доброе время…

И Юречек тоже обещал:

— Мама, как только я вырасту…

О Новотко пишут теперь в книжках, видела я его фотографии в газете. После моего Юречка осталась грамота:

«…на основании декрета Президиума Крайовой Рады Народовой от 26 октября 1945 года… признавая заслуги в войне с Германией для дела победы польского народа над фашистским варварством, стрелок Сковроньский Ежи, сын Антония, награждается медалью Победы и Свободы.

9 мая 1946 года».

Мой дорогой, какой он там был стрелок! Он был пятнадцатилетним мальчишкой, когда ему давали эту награду! А в военной книжечке, вот она у меня здесь, номер 136, написали: «24-я автомобильная рота, помощник водителя»… И сразу дальше: «гражданская профессия — учащийся начальной школы»…

Если бы он был учащимся…

Ровно через две недели после представления его к награде, 23 мая 1946 года, пришло извещение… Юрека не стало.

Войну мы пережили благополучно. Муж и сыновья вернулись домой. Дочь пришла из партизанского отряда, хотя и была ранена в обе ноги…

Только позднее, уже после войны, узнали мы, что Юрек был связан с партизанами. Что он специально бывал среди немцев, собирал сведения, высматривал, слушал. Он был солдатом, хотя для меня, матери, всегда был только ребенком.

Иногда Юрек вспоминал о декабрьском переходе через фронт, о поездках к партизанам. Я думала, что он, быть может, немного сочиняет, что он, как ребенок, любит пофантазировать. Но однажды Ирена рассказывала о каком-то русском партизане из своего отряда на Подгале. И тогда Юрек вмешался в разговор:

— Это ты о том черном Сашке?

Ирка удивилась, но сын так подробно его описал, что не оставалось сомнения: он его знал…

— Не дождался, — сказал тогда Юрек. — Немцы забили его прикладами в подвале дома в Кальварии…

Узнали мы также, что он принимал участие в Варшавском восстании, был связным. Еще 1 августа 1944 года был он дома, а потом, никому ничего не сказав, пропал. Кто-то сообщил нам, что после восстания видели его в Модлине.

Нас вывезли в Краковское. Муж работал у крестьянина. Я немного шила. Все это время искала Юрека.

Однажды пошла я в Енджеюв. И вдруг на воротах увидела листок:

«Ежи Сковроньский ищет мать».

И ничего больше. Ни единого намека, где его искать, что делать… Я расплакалась. Собралась толпа женщин. Тогда люди оказывали больше сочувствия друг другу, каждый искал кого-то из близких.

— Как его отыскать? — плакала я.

И тогда заговорила какая-то женщина:

— Пани, а это не он такой маленький, черный, как цыган? Немного говорит по-немецки. Если это он, то я его знаю, он спас много людей…

— Пани, дорогая, где он? — встрепенулась я.

А она рассказывает:

— Он ночевал вместе с нами, когда пришли жандармы с облавой. Он что-то объяснял старшему и так его просил, что офицер рассмеялся, махнул рукой, и они ушли…

Теперь я была уверена, что это мой Юрек. Оказалось, что он оставил у уборщицы свой адрес.

Поехали мы вместе с мужем в Тынец. Это была большая деревня. Показали нам избу хозяина, где жил Юрек. Он как раз был во дворе.