Сыновья уходят в бой

Толя собрал свои палки. Но уходить не хочется. Еще, что ли, порубить? Деревня уже дымит печами, хлопцы, которые похозяйственнее, варят-жарят что-то, не полагаясь на отрядную кухню. По другую сторону деревни – поле, а уже потом далекий лес. Там встает солнце. Оно упрямо поднимается навстречу плывущим на восток облакам. Кажется, что серые облака стараются уволочь назад, за лес, прожигающий их яркий диск.

– Когда я малый был, – вспомнил вдруг Толя, – мы про политику любили поговорить. Как вы про своих лейтенантиков. Серье-езно: как изобрел немец пулемет, а рабочие шли, шли на него, а он строчил, строчил… Шли, наверно, чтобы отнять у буржуев оружие и поломать, не помню уже. Смешно, правда?

– Нет, хорошо.

Пошли к деревне. Лина впереди, Толя со своей ношей по ее следам. Кто-нибудь из окна или вот из той черной амбразуры смотрит на них и болтает что попало. Ну и пусть!

– Толя.

– Что ты? – сразу отозвался он, и, видимо, так, как хотелось Лине, потому что она радостно оглянулась.

Стукнул выстрел. Толя удивился. На той же опушке, где они только что были, но правее. Лина оглянулась снова, встревоженно, вопросительно. И тут же на белых огородах оглушительно взметнулись черные фонтаны. Толя швырнул свои палки под ноги.

Бежал за Линой, а в мыслях одно: вон его дом, вбежать, у кровати стоит, схватить! Как это он все-таки мог не взять винтовку? Черные вспышки все ближе к Толиному дому. Испуганно подпрыгнул и рассыпался в воздухе сарайчик.

В нескольких местах поднимаются дымы. Уже горит деревня.

– Прячься в окоп! – крикнул Толя, а сам бросился к дому. Вбежал – вот она, винтовка! И сразу следующая мысль – тоже лишь одна, самая главная: найти Волжака! Ведь Толя связной.

Выбежал на улицу. Деревня гремит, гудит вся, как железный котел, по которому железом колотят.

Волжака увидел сразу. По одну сторону бревенчатого мостика он, по другую – в Толином окопчике – Лина. Где-то здесь два пулемета. В другом конце деревни партизан побольше. Остальные – в лесу, в засадах. И Алексей в лесу где-то.

Толя лег на землю. Взрывы мечутся по деревне со слепой яростью. Но уже отличаешь, который дальше, а который поближе. Ого, этот совсем рядом! На спину сыпнуло комьями мерзлой земли, обстукало, постучало, как по неживому. Толя перебежал, не отрывая руки от земли, к срубу колодца: хоть с одной стороны какая-то стенка. А ведро-бадья над головой раскачивается, и не можешь не чувствовать ее над собой. Посмотрел вверх: шея деревянного журавля вздрагивает, как у живого.

Волжак увидел Толю, кричит что-то, но не слышно. Толя побежал к нему.

– Садись в окоп, что носишься!

Возможно, он имел в виду второй окопчик, в котором Лина, но Толя втиснулся в его окоп.

Вдруг увидели: из лесу выскочил и бежит через поле человек. Молокович, ну да, он! Вот уже близко, лицо, рот кричат, а голоса нет. Упал на землю.

– Командир!

Близкий, раскалывающий землю взрыв. Поднял глаза Толя и успел увидеть: колодезный журавль несется к нему, вытянув острую шею! Хлестнуло по мостику, небольно ударило Толю в плечо. Дощечкой от бадьи.

– Командир, – ползет и кричит Молокович, – идут и с этой стороны! С танками.

Волжак глянул на Толю холодно-требовательно:

– Беги, пусть огонь из станкача открывают. И к Петровскому, скажи, что и с этой стороны подошли. Доложи.

Вот что такое связной! Зато ночью поспал. Что бы такое Лине крикнуть? Она повернулась, смотрит провожающе. Толя бежал по рябым от черных ям снежным огородам и радовался легкости, которую ощущал в себе. Вот и пулеметчики. Усатое лицо Помолотня вопросительно повернуто к Толе. О, какой глубокий окоп у них!

– Куда стрелять-то?

– В лес, туда…

Толя отвел завистливый взгляд от окопа. Добежать до того вон сарая! Под стенкой – лошадь с телегой. Наверно, ездовой там.

А правда, – какая-то особенная легкость в Толе. Может, оттого, что он связной и переносит хоть и чужие, но команды. Но главное, он точно знает, что не убьют его.

В борозде Бобок лежит. Просто отлично, когда ты на ногах, а кто-то лежит и ему страшно даже там, внизу. Толя не лег рядом, побежал дальше, прикидывая, куда упасть. Услышал злобно-нарастающее: «ю-ю-у». Падая, успел увидеть, как опускался, раскорячась всеми бревнышками, сарай. Стрельба, взрывы далеко-далеко ушли, чуть слышны. В ушах звенит, будто воды налилось. Сарая нет. Ни лошади, ни подводы не видно. А Бобок стоит среди поля, держится за голову двумя руками. Что это он?

– Товарищ командир, меня убило! – Опустил руки, постоял и вдруг побежал.

Толя бросился в свою сторону. Ему надо через улицу, туда, где почти все дома уже пылают, где дым все пухнет от взрывов.

– Что бегаешь? – крикнули на него. Глянул: длинный ряд серых ушанок, белые тулупы, шинели. Окоп красноармейцев. Усатый солдат машет рукой: ложись, мол. С радостной готовностью подумалось: эти не то что мы, эти привыкли к окопной войне. К Толе начала возвращаться прежняя легкость, уверенность. Несколько домов еще стоят, дом с крылечком, штаб – тоже цел. Рядом глухо бухает дзот.