Спустя полчаса у обочины, рядом с которой расположилась Алискина мать, уже выстроился целый кортеж из дорогих автомобилей. И не мудрено: кто ж проедет мимо статной пожилой женщины, разодетой под «светофор»? Если к светло–салатному брючному костюму и желтым сандалиям мать отнеслась безразлично, головной убор она отстаивала как львица. Сошлись на панамке в тон к костюму. Но, как пионеры в далеком прошлом срывали с шеи ненавистные галстуки, едва переступив родительский порог, так и Алискина мать, только дочь удалилась, вытащила свой видавший виды головной убор и нацепила его вместо панамки.
Кто знает, по какой причине произошло чудо, но выручка от продажи молока у Алискиной матушки в тот день была в три раза выше обычного. Да и соседке повезло. Ее картошка с огурцами тоже ушла на «ура». А мать подумала, подумала, и теперь сама без лишних уговоров наряжается для выхода на обочину. Вошла во вкус.
Остановка на Самотеке
Даша вынырнула из утробы Метрополитена. Автобус на противоположной стороне сквера набирал скорость, отъезжая от остановки.
«Ну, вот. Теперь неизвестно, сколько ждать следующего…» – горестно вздохнула Дашка, подняла капюшон куртки и нехотя шагнула навстречу порывистому ветру.
Ноябрь в Москве, по обыкновению, неприветлив. А уж ноябрьская полночь – тем более.
Конечно, можно было бы взять такси и за пять минут домчаться до дома, да только в такое время по дневной таксе никто не повезет, а повышенная плата Дарье нынче не по карману. До зарплаты еще три дня, оставшиеся деньги отложены на продукты да на необходимые мелочи. Возможен и другой вариант, самый дешевый и неоднократно проверенный – пойти пешком. Если бы не дождь, не противный, до костей пронизывающий ветер, Дашка так бы и поступила. А теперь же она прижалась щекой к ручке зонта, норовящего сорваться со спиц и упорхнуть вслед за летящим впереди полиэтиленовым пакетом, и обреченно засеменила к остановке. Но не к той, которая через дорогу, а на Самотеку, где оборудованы два современных павильончика для пассажиров. Крыша над головой в такую погоду просто необходима.
Народ в количестве пяти человек теснился под одним из стеклянных навесов. Остановка хорошо освещалась, и каждый пассажир был, как на ладони.
«Сбились в кучу, словно воробьи, – подумала Даша, перебегая наискось Садовое кольцо. – И правильно делают, вон, как завывает ветрило». Она вторично нарушила правила дорожного движения, миновав последний рубеж на красный свет, и присоединилась к ожидающим пассажирам. Те что-то бурно обсуждали – волей-неволей пришлось прислушаться.
– Еще чего!? – громко возмущался пожилой лысый толстячок. – А на что милиция? Куда она смотрит?
– Вот именно, милиция! – вторила ему важная дама, разодетая не по погоде в каракулевую шубу и высокую старомодную шапку с торчащими соболиными хвостиками. – Это их работа. Я даже с места не сдвинусь.
Женщина в подтверждение своих слов демонстративно села на железную скамейку.
– И вообще, я автобус жду! – мужчина хотел произнести фразу категорично и зло, но получилось совсем по-детски. Его капризно оттопыренная губа рассмешила Дашу, и она невольно спросила:
– А что случилось-то?
Толстяк недовольно покосился на нее и процедил сквозь зубы, мотнув головой направо:
– Там пьяный бомж валяется, а этот придурок (он ткнул пальцем в спину обладателя пуховика ядовито–красного цвета) говорит, что умирает.
Парень в пуховике обернулся, но не отреагировал на фразу в свой адрес, а сразу посмотрел на Дашу – дерзко и вызывающе. Окинул цепким взглядом сверху донизу, хотел что-то сказать, да, видимо, передумал. Лишь криво усмехнулся и снова уткнулся в мутное стекло павильона.
Женщина проследила за взглядом парня, увидела, что на скамейке под соседним навесом лежит человек и, ни секунды не раздумывая, шагнула под дождь. Шагнула, потому что по-другому поступить не могла. «Беду надо предотвращать» – это Даша усвоила еще в детстве. Так всегда говорила ее мать, этого правила придерживался покойный отец, этому следовала всю свою жизнь она сама.
Мужчина лежал с широко открытыми глазами и, не мигая, смотрел в темное небо. В том, что это бомж, Даша нисколько не сомневалась. Она на своем веку повидала немало бродяг, ей было достаточного беглого взгляда, чтобы определить – перед ней именно бомж. Несмотря на то, что он был опрятно одет, не издавал отвратительного запаха, и никаких громоздких котомок – вечного атрибута попрошаек – поблизости не наблюдалось. Выдавали руки: красные, обветренные, все в цыпках и коростах, с тугими узлами на сгибах, с грязью под давно не стрижеными ногтями. Выдавали жиденькие, засаленные седины, торчащие из-под вязаной шапочки, нелепой и неестественной в своей белизне посреди ночной ноябрьской сырости. А вот пальто у бомжа было щегольское: кашемир еще не утратил лоск, не наблюдалось потертостей и дыр, пуговицы были в наличии.