Сыны Императора (антология)

Пертурабо врезался всем телом в Черного Судью. «Машины правосудия» возвышались над своими рабами — измененными людьми, но примарх не уступал им в росте и, ударив плечом, отшвырнул зашатавшегося противника назад. Он открыл огонь из обеих наручных пушек, отгоняя машину еще дальше. Она дергалась в стороны, растаптывая в кашу собственных воинов, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Но снаряды не могли пробить ее бронированную шкуру, а многочисленные орудийные установки развернулись, целясь в Пертурабо. Оливье знал, что все это уже история — ведь кампания состоялась больше века назад, но видеть эти события теперь было все равно что проживать их наяву, и он боялся за жизнь примарха.

Ракета, за которой тянулся шлейф дыма, врезалась Черному Судье в бок, смяв его. Вторая пробила аккуратную круглую дыру в его броне. Желтая вспышка предшествовала кашице из мокрой размягченной плоти и жизнеобеспечивающих жидкостей, что хлынула из пролома.

— Прибыли разорители, — сказал владелец шлема. Голос его звучал на удивление спокойно и хладнокровно, несмотря на то что воина медленно поджаривала радиация, окружающая Черных Судей. — Продвигаемся вперед. Железо внутри.

— Железо снаружи!

Несколько обезумевших киберконструктов напали на легионера Оливье. Когда воин вновь поглядел на своего примарха, того скрыли от глаз огненные цветки ракетных взрывов. Рубиновые лазразряды рассекали все вокруг него, расчерчивая воздух лазерной сеткой. Пертурабо уже снял с пояса громадный молот. Одной рукой он сжимал орудийный рукав боевой машины, а другой с силой обрушил молот на противника. Лезвийный бич Судьи, как будто наделенный собственной жизнью, обвился вокруг наруча примарха.

Жгучий свет отшвырнул воина Оливье в сторону. Системы его брони закоротило, и летописца ослепило невнятным мельтешением помех и мутных изображений.

Вновь наступила темнота.

Крашкаликс снял с головы Ле Бона шлем. Летописец изумленно заморгал. Образ Пертурабо, размахивающего молотом в самой гуще насилия, не оставлял его. Он посмотрел туда, где сидела Марисса, держа собственный шлем на коленях. Святая радость наполняла ее. Это ужаснуло его больше, чем все, увиденное в записи.

— Если вы пытались меня шокировать, субкапитан, то это не сработает. — Дрожа, Оливье поднялся на ноги.

— Это не входило в мои намерения, — сказал космодесантник. — Я хотел показать вам нашего владыку таким, каким мы его знаем, в разгаре битвы.

— Сейчас он для меня фигура не менее пугающая.

Легионный служитель Железных Воинов принес Ле Бону стакан воды, и тот жадно осушил его. Голова болела от шлема.

— Почему же? — спросил Крашкаликс. — Война ужасна. И его создали, чтобы вести ее. — Легионер наклонился вперед. — Кажется, тебе недостает уважения к моему генетическому отцу. Черные Судьи были злодеями. Они высасывали чужие жизни, чтобы продлить собственные. Ради этого они господствовали над всей данной областью космоса и принесли свой ужас даже на Олимпию. В горах Железный Владыка убивал змеев. В космосе он свергал древнее зло — и Судьи оказались лишь первыми из многих. Ради этого он сражается и теперь, против хрудов[8]. Пертурабо — не чудовище, а убийца чудовищ. Он — твой защитник, летописец. Ты должен чтить его.

Оливье мрачно взглянул на космодесантника:

— Я сам себе судья и сам решу, кого мне чтить.

Крашкаликс встал в полный рост и свирепо воззрился на него. Летописец пожалел о неудачном выборе слов.

— Завтра мы увидим больше.

Ле Бон чувствовал, что уже увидел предостаточно.

Зевнув, Оливье встал с пола. Нагромождения документов, повествующих о каждой из кампаний Пертурабо, валялись по всему номеру госпиция[9].

— Он подверг свой легион децимации. Его манера вести войну расточительна. Он разбрасывается своими людьми. — Летописец поднял книгу и позволил ей упасть обратно: «История Олимпии» за авторством Пертурабо. — Нельзя не задаться вопросом, почему он это делает, зачем упивается этим образом — несокрушимого и безразличного человека-скалы. Он тычет свою безжалостность людям в глаза. — Ле Бон спрятал лицо в ладонях и потер их ребрами глаза. — Он превратил всю свою жизнь в спектакль. Ни капли правды, сплошное позерство эгоиста. Неудивительно, что люди бунтуют. Мы должны уехать. Должны вернуться на Терру и сказать, что не можем завершить книгу. Это самая худшая миссия из всех.

Марисса молчала. На улицах опять стало людно. Оливье слышал, как горожане скандируют вдалеке. Их неповиновение было соблазнительным.

— Это неважно.

— Что?.. — Летописец убрал руки от глаз и поднял голову. В поле зрения плясали цветные пятна.

— Это неважно, — повторила она. — Факт — не то же самое, что истина.

— Глупости. Мы ведь уже об этом говорили. Почему ты так настойчиво к этому возвращаешься? Мы здесь, чтобы написать историю.

— Наша задача — представлять примархов героями, каковы они и есть в действительности. Ни один великий полководец не безупречен. Ни один.

— Мы создаем исторические документы! — воскликнул Ле Бон. Он начинал распаляться. — Это слишком важно, чтобы становиться жертвой… жертвой…