Сыны Перуна

Поучал славный витязь мальчишку-юнца,
Что ручонкою гладил по шрамам отца,
А другою хватал рукоятку клинка,
Но отец не ругал, он учил паренька.

Сила воина множится верным мечом,

Шрамы красят бойцов, ведь им всё нипочём.
Ты на раны смотри, мой сынок, но поверь
Да послушай слова, что скажу я теперь.

Я сказать этих слов нынче не убоюсь,

Ведь не твердостью копий построена Русь,
И не сталью мечей, и не мощью щитов,
Ими просто мы били злодеев-врагов.

Только крепостью духа и волей своей

Мы построили царство меж бурных морей.
От хазарских степей до Царьградских ворот,
Стоит Древняя Русь, своей славой живёт.

Когда в бой уходили мы с верой в богов,

Каждый верил в судьбу, умереть был готов.
И от той самой веры крепчали тела,
Наши храбрость и воля вершили дела.

Всем уменьем своим и удачей своей,

Бесконечною мудростью наших вождей.
Поощряли мы смех, презирали мы грусть,
Вот на этом и держится матушка-Русь.

Будут помнить потомки про наши дела,

Будет память жива, будет слава цела,
Будут помнить враги, не забудут в века,
Как мы взором одним побеждали войска.

И запомнил сынишка ученье отца,

Нет, не сталью холодной согреты сердца,
И гордиться мы будем, и будет не жаль
То, что в сердце у нас настоящая сталь.

Голубоглазый малыш, совсем ещё крохотный, но уже сильный и крепкий, словно прочитав мысли отца, замахав маленькими ручонками, забавно и мило улыбнулся ему.

Эпилог

Его звали Лешко, это прозвище он получил уже в зрелом возрасте, и оно накрепко приклеилось к косматому худющему мужику с зелёными водянистыми глазками и напоминающей клок пакли бородой. Может, так его назвали оттого, что он и вправду был похож на духа лесной чащи — Лешего, а может, оттого, что был он очень странный, убогий, словно лишённый чего-то, может быть, разума, а может, души. Но убогих славяне не обижали, порой даже заботились о них, а Лешко был особенным. Не любили его люди, может, за взгляд его недобрый, может, за злобный нрав, но связываться с ним побаивались оттого, что был Лешко сыном Уроша — того самого тиверского колдуна, который предсказал Великому князю киевскому смерть от собственного коня. Сам-то Урош культу звериного бога, Велеса, поклонялся, может, оттого и любил Лешко не людей, а всё больше зверьё всякое лесное, умел с всякими тварями общаться и даже поговаривали, разговаривал с ними на их зверином языке. Многие, конечно, говорили, что сказки всё это, но были и такие, которые верили. Не любил Лешко только лошадей да собак.

— Они — псы да кони — природу свою предали, — говаривал безумный сын жреца. — Все зверушки в лесу живут, сами себе кормятся, а эти человеку служат, значит — они плохие, нечистые.

Никто с безумцем не спорил. Мало ли, что этот лишенец болтает. Только не все его таковым считали, многие замечали в Лешко хватку крепкую да коварство и не связывались с ним.

Когда Урош в последний раз уходил из дома, он небрежно обмолвился:

— Пришли вороги наши. Эти русы — Перуновы слуги, а значит, убийцы. Они людей режут, а охота у них любимое развлечение. Убьют зверя какого, медведя или лося, даже прощения не попросят ни у духов леса, ни у самого Велеса. Упыри чистые. Но я-то им покажу, что и как. Надобно лошадей у них потравить, чтоб не ездили больше в наши земли.

С этими словами Урош покинул свою лесную обитель и отправился в неизвестном направлении. Провожая отца, Лешко только согласно кивал головой и глуповато посмеивался. С того самого дня, как отец ушёл к русам, его никто не видел. Через неделю Лешко, испуганный и голодный, отправился на поиски отца. Он приставал к жителям, расспрашивал их, не видели ли они старого жреца, но никто ничего толком ему так и не сказал. Люди то ли из жалости, то ли из страха время от времени давали ему еду, то хлеба кусок, то репу пареную, то миску с кашей. Лешко был неприхотлив и, каждый раз, схватив очередную подачку, убегал куда-нибудь в укромное место и поедал свою простую пищу.