Сыщик для феи

– …Ну и типа мой мальчик в натуре владеет и гуральским, и грусским, и даже языками Империи Майна и Мурлюкии. А уж как он чисто ловок, чисто услужлив в натуре! И вы не пожалеете, и мы не поскупимся! Но нельзя же все чисто мерить в хвостнях!

– Ну, типа и в ик… жабсах, – качал головой слегка перебравший подурядник левой руки, не замечающий ни моих толчков, ни гневных взглядов благовоспитанных спутниц. – Брателла, не кумарь! – не унимался Злой Бодун. – Мне твой пацан, что Переплутню гармошка. Ты его чисто хочешь пристроить? Ну, так в натуре нет базара! Лавэ на базу, и можешь считать, что он уже подстольник.

– …Представьте себе, достопочтеннейший господин укладник, нам рукоплескала вся Империя Майна от Срединного моря до Северного. О! Кто бы мог тогда предположить, что в каком-то неведомом Жутиморе моему другу Арлекино, всегда слывшему завзятым щеголем, придется продать последнюю курточку, чтобы мы, те немногие, кто остался верен «Блистательному театру», могли утолить свой голод миской свекольной похлебки.

– Но ведь все же обошлось, – утешил я готового зарыдать актера.

– О да! О да! – ожесточенно закивал пылкий жрец Фридигунды. – Поверьте, до последнего дыхания никто из нас не забудет вашего благодеяния. Но о-о! Как тяжко сознавать, что все могло быть иначе!

– …Вне всякого сомнения, ваше преимущество! Вы, как всегда, чисто несказанно правы. Какая в натуре проникновенная мудрость. Но извольте типа признать, что таких выпасов, как в Жутиморе, вы не найдете чисто нигде. Это ж по жизни факт! И гадом буду, ваше преимущество, добрая треть их принадлежит нашей семье.

– Ну, круто!

– …О, кто бы мог подумать тогда, в тот злополучный день, когда мы приняли приглашение выступать в главнейших городах Мурлюкии, что все закончится провалом. Нежданно! Незаслуженно! Сокрушительным провалом!!!

– …Ну это типа с Вихорькой-кааной перетереть надо, – по правую руку от меня небрежно бросил расслабившийся Вадим Ратников.

– …Наш импресарио, какой это был человек! Даже сейчас я не могу говорить о нем без восхищения. Сколько обаяния, сколько остроумия! Казалось, не было проблемы, какую он не мог разрешить. А как он играл! Потомственный актер. Эта страсть, этот порыв! Беллиссимо!!! Публика носила его на руках, а он оставался все тем же простым верным другом, пока не… Ох!

– …Не, ну в натуре, прикинь, ты же, блин, голова, а не наоборот. Из Гуралии экспорт досок на телеги – это ж чисто золотое дно. А если мы типа дубам оформим экскурсию в Жутимор, а тут их распилим, то все будет чики-чики. Раз уж они сами бродят конкретно, чего им в эту Империю волочься? Чего они там, на хрен, забыли? Шевели извилинами, кумпол жутиморский!

– …В тот день мы давали представление в столице Мурлюкии и даже помыслить себе не могли, чем обернется для всех нас триумф этого вечера. Перед последним актом я зашел к Буратино, а именно так звали нашего славного импресарио, чтобы пригласить его на сцену. Наши гримерки были рядом, о! – тогда у нас еще были гримерки! – но он был грустен. Да-да, грустен! Прежде мне никогда не доводилось видеть его в таком состоянии. Пино сказал, что к нему заходила какая-то женщина, очевидно, гадалка, поведавшая, что жизнь его должна измениться коренным образом, и за тридевять земель моего друга ждет другая слава, богатство и знатность. В тот день Буратино играл прекрасно, однако теперь в его игре не было того восхитительного блеска, который приводил в неистовство переполненные залы…

А на следующее утро он уехал. Никто из нас не знал куда. Лишь через месяц мы получили письмо от него. Краткое письмецо, по сути дела, записку с приложенным серебряным образком Девы Железной Воли. Он желал каждому из нас отыскать свой путь, ведущий к процветанию, просил не осуждать его и оставлял все, чем владел, в распоряжение труппы. – На бледном лице Пьеро извилистой дорожкой от глаза к уголку рта поползла прозрачная слезинка. – Я не знаю, что заставило его оставить горячо любимый театр, я не могу найти этому никаких объяснений. Мы бы могли поверить, что он покончил с собой. Знаете ли, у людей с тонкой душевной организацией бывают минуты черной меланхолии, когда хочется наложить на себя руки, но эта дурацкая подпись… Граф де Бур Л’Отино! Не знаю, что и подумать.

– Мы видели вашего графа де Бур Л’Отино всего несколько дней назад, – с сомнением почесав висок, отозвался я. – Правда, он не слишком похож на тот портрет, который вы нарисовали, но, кажется, что-то упоминал о своей театральной карьере. Делли, граф Пино служил в театре?

– Был директором, – едва повернувшись, бросила фея, не отвлекаясь от беседы с каким-то черноусым хлыщом.

– Вот видите, почтеннейший Пьеро, ваш друг жив и здоров. Служит камергером при дворе Базилея IV.

– Неужели Пино действительно стал графом и камергером? – Брови трагика изогнулись, точно два арочных моста над темными озерами глаз. – Какая радость! Какая честь! – произнес он, похоже, сам не веря в искренность своих слов. – Стало быть, вот каков был тот золотой ключик, о котором он все время бредил!