— Простите, сударыня… Вы так убиваетесь… Кого вы потеряли?
И Путилин указал на гроб, вносимый в этот момент в траурный вагон. Прелестная заплаканная молодая женщина посмотрела сквозь черный креп на почтенного незнакомца.
— Мужа… Я потеряла мужа, моего дорогого мужа…
Она заломила в отчаянии руки и, поддерживаемая каким-то солидным седым господином, вошла в вагон первого класса.
— Третий звонок! — отдал приказ начальник станции.
— «Со святыми упоко-о-ой…» — грянули певчие под звуки станционного дребезжащего колокола.
Поезд медленно стал отходить от платформы.
Я еще никогда не видел моего друга в таком странном состоянии духа, как тогда, когда мы возвращались в карете с вокзала. Моментами он казался темнее тучи, моментами лицо его озарялось довольной улыбкой. За все время пути он не проронил ни слова. Только когда карета свернула в какой-то переулок неподалеку от управления сыскной полиции, он обратился ко мне:
— Сегодняшний вечер и сегодняшняя ночь должны кое-что прояснить. Если ты хочешь присутствовать при всех перипетиях моей решительной схватки с этим дьяволом, то приезжай часов в семь ко мне в управление. Я ожидаю поступления важных донесений.
Сделав несколько визитов к больным, наскоро переодевшись и закусив, я ровно в семь часов входил в служебный кабинет моего друга.
— Ну что?
— Пока ничего… — сумрачно ответил Путилин.
Мы стали беседовать о некоторых случаях из криминальной хроники Парижа.
— Телеграмма! — вытянулся курьер перед начальником полиции.
Путилин нервно вскрыл ее.
— Проклятие! — вырвалось у него.
«Мы напали на ложный след. Черный чемодан не принадлежит Домбровскому. Жду ваших распоряжений».
Вот что сообщалось в телеграмме.
Путилин черкнул на листе бумаги:
«Следуйте дальше, вплоть до Москвы».
Беседа о некоторых чудесах антропологии прервалась. Иван Дмитриевич сидел в глубокой задумчивости. Вдруг он вскочил с места и, словно в исступлении, забегал по кабинету.
— Дурак! Болван! Старый осел! Прозевал, прозевал! — вырвалось у него.
Он, казалось, готов был вырвать все свои волосы. Он, мой дорогой уравновешенный друг, был просто страшен в эти минуты. Я невольно вскочил и бросился к нему, желая хоть как-то успокоить.
— Ради бога, что с тобой? Что случилось?
— Случилось то, что мы с тобой действительно проводили Домбровского. Я даже с ним, представь, раскланялся.
— Так почему же ты его не арестовал?
Путилин не слушал меня. Быстрее молнии он написал несколько слов на бумаге.
— Телеграмму скорее отправлять! Постойте, вот вторая! Да стойте, черт вас возьми, вот третья!
Я ровно ничего не понимал. У меня, каюсь, даже мелькнула мысль, не сошел ли с ума мой гениальный друг.
— Скорее ко мне Юзефовича.
Через несколько секунд в кабинет вошел маленький юркий человечек. Путилин что-то шепнул ему на ухо.
— Через сколько времени?
— Да так, часа через два-три.
Мы снова остались с ним вдвоем. Путилин подошел ко мне и, опустив руку на плечо, проговорил:
— Я посрамлен. Гениальный мошенник сыграл со мною поразительную штуку. Он надел мне на голову дурацкий колпак. Но помни, что за это я дам ему настоящий реванш. А теперь вот что я тебе скажу: содержание тех телеграмм, которые я сейчас получу, мне уже известно.
Прошло несколько минут. Я, заинтересованный донельзя, весь обратился во внимание.
— Телеграмма! — опять вытянулся перед Путилиным курьер.
— Им подай! — приказал Путилин. — Ну, докториус, вскрывай и читай!
«Начальнику сыскной полиции, его превосходительству господину Путилину. Доношу вам, что следовавшая за покойником дама в трауре бесследно исчезла из вагона первого класса, в котором ехала. Осталось только несколько забытых ею вещей. Куда делась — неизвестно.
Телеграмма была отправлена со станции Боровенки. Время получения — десять часов тридцать восемь минут вечера.
— Что это значит? — обратился я, удивленный, к моему гениальному другу.
Путилин от бешенства был бледен до удивительности.
— Это означает только то, что ты вскроешь очень скоро новую телеграмму.
Действительно, через полчаса, а может и чуть позже, нам подали новую телеграмму.