Сыщик

Они направились к умывалке: прямо на улице из ржавой трубы торчало несколько кранов. Летом здесь можно вволю поплескаться, да и ранней осенью в теплые деньки тоже неплохо умыться или хотя бы сполоснуть ноги. Сейчас мало кто набирал здесь пригоршню воды, чтобы смочить лицо. Только пили ледяную воду. Повара не потрудились даже кипятку утром сделать. Счастливчики, сумевшие разжиться пластиковыми бутылями, наполняли их впрок. У Люса имелось две бутыли. Для жарки маисоли чистая вода пригодится – поливать початки. Запасливый Люс наверняка и солью успел разжиться.

Перед тем как отправиться в поле, рабы собрались на площадке перед усадьбой. Колонны, подпиравшие портик, порыжели от дождя. Возле крайней, почти доставая головой до капители, стоял Жерар.

Марк постарался укрыться в задних рядах. Ему становилось не по себе, когда взгляд Жерара задерживался на нем. Раб был уверен, что из всех прочих надсмотрщик его отличает. Более того, питает глухую неприязнь. Или даже ненависть. Марк не понимал ее причину. Но ощущал явственно, как запах собственного пота или вонь горелой маисоли.

Хозяин вышел из дома, наряженный в черный фрак и черные брюки, из-под которых выглядывали носки лакированных туфель. Белый галстук развязан, жилет расстегнут, и на блестящем шелке жилета алело винное пятно. Очевидно, хозяин с вечера еще не ложился. Барон Фейра поднял вверх правую руку. В низких лучах восходящего Фаэтона блеснул золотой контактный браслет.

– Не-ет… – Люс болезненно сморщился: поднятие руки означало, что хозяин намерен говорить с рабами через управляющие чипы ошейников, и голос барона, пронзительный, режущий, будет звучать непосредственно в мозгу.

– Ма фуа![2] А по-человечески он не может? – Марк стиснул зубы.

Опять же вопрос был риторическим.

“Рабы усадьбы Фейра! – раздался внутри черепа голос хозяина. – Вы дерьмовые работники. Вас всех надо отправить на живодерню. Да другие не лучше. Лентяи! Пахать надо, а не лежать кверху пузом! Пахать! Я вас кормлю себе в убыток, а вы только жиреете, как крысы! Сегодня я приказал зарезать барана. Целого барана для таких бездельников! Вам может еще и трюфели подать или вино бургундское? Вы ж все сожрете, а работать будете еще хуже! Хотя бы сегодня постарайтесь заслужить свой обед, а не то мне придется продать вас в каменоломни. Если кто из вас надеется остаться в усадьбе, должен набирать не менее ста корзин в день”.

Голос смолк.

– Пошли… – Марк замотал головой, будто пытался вытрясти оттуда застрявшие звуки. – Пошли! – он подтолкнул Люса к проходу между бараками.

Если они окажутся на первой грузовой платформе, то их отвезут на поле с неубранной маисолью. Стебли, прихваченные морозом, расползаются в кашу, едва их тронешь, так что машиной эту маисоль уже не собрать, можно только вручную. Но початки, прихваченные морозцем, можно грызть и сырые. Очень даже ничего… Куда лучше горелой каши.

Марк заскочил на платформу и помог залезть Люсу; здесь, на перемазанном глиной полу, сидело уже человек пять.

– Сказали, что на маисоль берут только двоих! – радостно выкрикнула толстушка Эбби, – так что вы опоздали.

– А кто корзины тебе будет подносить, мадмуазель? – поинтересовался Марк.

– Да за початок маисоли мне любой корзины на платформу составит, – засмеялась Эбби.

– За початок и за кое-что еще, – фыркнул Люс.

Каждый раб мужского пола считал своим долгом во время уборки приставить к штанам либо початок маисоли, либо корнеплод ле карро,[3] особенно если тот попадался трехрогий, и продемонстрировать “протез” Эбби. Девицу эти выходки приводили в совершенный восторг. Особенно усердствовал в этом Люс, не пропуская ни одного подходящего для шутовства корнеплода.

На платформу уже набилось изрядно народу. Последние сидели на самом краю, свесив ноги. Эти точно попадут на морковь, или, как для краткости называли ее рабы – моркву. Хозяин, правда, требовал, чтобы овощ сей именовали ле карро. Да и право, неловко как-то именовать морквой оранжевые конусы длиной до полуметра. Жерар бросил возле кабины связку коротких острых ножей – резать ботву. Значит, в самом деле… как ее… ле карро. Взвыли нагнетатели, платформа тронулась. Красный диск Фаэтона медленно карабкался по небу, но иней на деревьях и на траве не собирался подтаивать. После жаркого лета на южное полушарие Колесницы Фаэтона пришла осень – время уборки маисоли и овощей. Недели через две-три закончится уборка, выпадет снег. Или пойдут ледяные дожди. Для рабов это краткий «полу отдых» – то есть работа в хранилищах или подготовка теплиц. А то, если вовсе нет работы, посадят где-нибудь в холодном бараке (не топят, потому как роскошь – на рабов термопатроны изводить), выдадут скребки, и так с утра и до вечера счищаешь засохшую глину с изношенных пластиковых башмаков. Неведомо, откуда их столько берется – этих башмаков. Работа неспешная, сядешь с кем-нибудь, с кем поговорить охота – да хоть с Люсом – и стучишь скребком, обивая засохшую глину.

Платформа остановилась.

– Люс! Марк! – крикнул Жерар. – На поле рядом с дотом. Собрать ле карро до вечера.

Марк поднялся, взглянул из-под руки.