Сыщица начала века

Оказывается, я пробыла у нее не столь уж мало времени: почти час. Не кликнуть ли извозчика вновь? А то моя бедная Павла там небось уже совсем голову потеряла. Как бы не кинулась заявлять в полицию об исчезновении судебного следователя, девицы Елизаветы Васильевны Ковалевской! Ох, как представлю, какие громы обрушатся на мою победную головушку, так домой возвращаться не хочется.

Нет, все же напрасно я позволяю Павле так помыкать собой! Конечно, она моя нянюшка, она заменила мне всех моих родных, безвременно умерших, она вырастила меня, но в том-то и дело, что я уже выросла! Причем давно. И если меня еще называют девицею, то гораздо чаще – старой девою. А я все еще трепещу своей няньки! Уже своих детей пора бы стращать!

Вот удивительно: отчего это для мужчины возможно совмещать жизнь семейную с работою и даже карьерным ростом, а женщине – никак нельзя? То есть я не говорю о людях низших сословий, обо всех этих прачках да кухарках, которые очень часто обременены или семействами, или незаконно прижитыми (в том числе от господ своих!) детьми. Я говорю о женщинах, которые тщились получить образование в гимназиях или дворянских институтах, потом мечтали о дальнейшей учебе и даже умудрились, одолев предрассудки и общественное предубеждение, зачастую – перессорившись со всей родней, поступить в университеты, а то и закончить их, потом получить работу либо в медицине, либо в юриспруденции, либо в образовании. Они, эти женщины, обречены на одиночество. Не могу вообразить мужчину, который позволил бы жене, матери своих детей, ходить в присутствие, получи она хотя бы два или даже три высших образования и будь хоть доктором права!

Или то, или другое…

Ладно, что-то я задумалась не о том. «Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя!» Я прежде всего следователь и должна думать о раскрытии преступлений. Все в моих мыслях должно быть направлено на это!

И оно направлено, ей-богу! Стоило мне только подумать о кухарках или прачках, как вспыхнуло воспоминание из разговора с m-lle Вильбушевич: теперешняя кухарка ее отца, какая-то Дарьюшка, прежде служила у Лешковского, брата несчастной Натальи Самойловой. Необходимо повидаться с этой самой Дарьюшкой. Во-первых, она сможет пролить некий свет на отношения Лешковского с сестрой. А во-вторых, у нее можно выспросить, что же произошло между Вильбушевичем и его дочерью – и так ли на самом деле серьезен их разлад. Может быть, как следует разговорив Дарьюшку, удастся проникнуть в загадку звонка, который я невольно приняла?

Мне захотелось вернуться домой как можно скорее. Лучше всего думается за письменным столом, когда я могу взять перо и на листке перечислить все те пункты, которые предстоит исполнить. А вот и топот копыт, стук колес сзади. Кажется, меня нагоняет извозчик.

Я только успела отступить с дороги и начала оборачиваться, чтобы остановить экипаж, как гнедой конь миновал меня, я мельком отметила фигуру кучера на козлах, потом черный бок пролетки поравнялся со мной, а затем кто-то высунулся из нее, схватил меня за бока и дернул вверх с такой силой, что ноги мои оторвались от земли, я повисла, но руки похитителя оказались необычайно крепки – и уже через мгновение я очутилась в пролетке!

Это произошло так стремительно, я была так ошеломлена, что на какое-то мгновение во мне исчезла всякая способность к сопротивлению. Я как бы впала в некий обморок, пусть длившийся несколько секунд, но вполне довольный для того, чтобы неизвестный плюхнулся на сиденье, опрокинул меня к себе на колени и принялся целовать.

Он как-то умудрялся лапать меня наглыми, отвратительными руками везде, в самых оскорбительных местах, и в то же самое время удерживать, сдавливая так, что я не могла вырваться, а только бестолково дергала руками и ногами. От его поцелуев у меня, без преувеличения скажу, дыхание сперло: понятно, от крайнего моего негодования, возмущения и даже отчаяния.

Кое-как мне удалось высвободить рот от его горячих губ и выкрикнуть:

– Негодяй! Как вы смеете! Немедленно отпустите! – но в ту же минуту отвратительный поцелуй вновь закрыл мой рот.

Разумеется, тогда я не имела возможности четко размышлять, однако теперь, записывая и как бы снова переживая все случившееся, должна отметить: никогда и представить не могла, что люди проделывают столь много различных движений губами ради такого вроде бы простейшего дела, как поцелуй. Видимо, в отношениях любовников этому действу придается большое значение и они могут находить поцелуй даже приятным. Но мои ощущения приятными назвать было никак нельзя!

Я продолжала вырываться – со всем ожесточением. Тем более что негодяй обладал, чудилось, множеством рук: он, повторяю, умудрялся и держать меня возможно крепко, и хватать за все выпуклости моего тела, и в то же время задирать мне юбки!

Ну, это уж было последней каплей, переполнившей чашу моей ярости. Во мне родились новые силы к сопротивлению. Я сделала отчаянный рывок, освободила стиснутый чужими губами рот и выкрикнула:

– Возчик! Помоги мне! Я следователь Ковалевская!