Сыщица начала века

Света посмотрела на нее умоляюще и вдруг заплакала. Алена, которая не ожидала такого эффекта от своей убогой шутки, онемела от изумления, а Света, утирая слезы, открыв облезлую, некогда белую дверь, сделала ей знак следовать за собой.

Комната, в которую они вошли, на первый взгляд показалась истинным оазисом среди безысходной заброшенности этого дома. Здесь была старинная тяжелая мебель, ковры на стенах и на полу, а за стеклами массивной горки загадочно поблескивал хрусталь. С потолка спускалась люстра, при виде которой Алена невольно покачала головой: нечто подобное она видела только в гостинице «Ленинград» – той, которая возвышается на площади Трех вокзалов в Москве. Только здешняя люстра была еще шикарнее и помпезнее. Настоящий антиквариат!

Половины лампочек в этом антиквариате не было, но и оставшихся вполне хватило, чтобы быстро понять: вокруг если и роскошь, то изрядно обветшалая, облезлая и запущенная. Вокруг царил тяжелый запах пыли и кислый – вина. На полу валялась бутылка, из которой тянулась уже подсохшая струйка, а на разлапистом диване лежала еще одна женщина, очень напоминающая ту, первую.

В первую минуту Алена решила, что и она спит мертвецки-пьяным сном, но уже через минуту поняла, что второе прилагательное тут совершенно неуместно. Женщина спала именно что мертвым сном.

То есть она была мертва.

Господи… Да что ж это такое?! Второй день полное ощущение, что она бродит по кладбищу! Смерть за смертью! Пусть все это чужие, незнакомые люди, однако количество этих смертей уже переходит в качество!

Качество страха!..

– Алена, Алена, она умерла! Это моя знакомая, Нонна Лопухина, помнишь, я тебе про нее говорила? – пробился к оцепеневшему сознанию несчастный голос Светы, и Алена с трудом смогла отвести взгляд от закоченелой, неудобно вывернутой руки покойницы. На ногтях был отличный маникюр, и почему-то это показалось Алене, которая за своими руками тоже очень тщательно следила и делала маникюр еженедельно, самым кошмарным и удручающим…

– Мне позвонила ее домработница Шурка, это та дуреха, которая спит в коридоре, – продолжала Света. – Она сущая бомжиха, пьет еще хуже, чем Нонна пила. Только Нонна хоть пыталась как-то остановиться, а Шурка пьет, как дышит, постоянно. И с ней ничего не делается, у нее даже делириума не бывает. И вот она мне сегодня днем позвонила и сказала, что Нонна просит меня приехать. Я подумала, что она сорвалась после кодировки, придется опять прокапывать, все с собой взяла – ампулы, капельницу, – а она мертвая лежит. Наверное, умерла ночью, а то еще и вчера вечером… Ничего не понимаю! Ничего! От нее не пахнет алкоголем, она не сорвалась…

– Ну да, не сорвалась! Ты посмотри, – Алена безнадежным жестом ткнула в пол, залитый вином. – Конечно, она пила!

– Шурка клянется, что пила сама, а хозяйка уже два месяца как в рот не брала.

«Два месяца… Что-то я уже слышала недавно про два месяца. Что именно я слышала? Это что-то значит? Это важно? Не помню».

– Света, да какая сейчас разница, от чего именно она умерла? – с тоскливой досадой спросила Алена. – Почему ты мне позвонила, а не в милицию? Или ты им позвонила, но они еще не приехали?

Света опустила голову.

– Нет, я никому не звонила, кроме тебя, – пробормотала она.

– Да ты что?! – взвилась Алена. – А вдруг это убийство?!

– Все равно, – еще глуше пробурчала Света. Теперь Алена едва разбирала слова. – Сначала я должна найти…

– Что найти?! – Алена сорвалась на крик. – Что ты там бурчишь? Разучилась говорить по-человечески?!

Она едва сдерживалась, чтобы не схватить Свету за плечи и не начать трясти изо всех сил.

Конечно, Света была ни при чем. Но тяжесть минувших дней так вдруг накатила… Так вдруг вспомнился тот, сидящий в яме, и его нога с родимым пятном, похожим на жадную муху…

Алена зажала рот рукой и постаралась немедленно об этом забыть.

Ага, забудешь!

Света вдруг вскинула голову, и стало ясно, что она пыталась скрыть слезы. Правда, безуспешно.

– Она была… такая несчастная! И такая покорная! Мне ее было всегда страшно жаль, я чувствовала, что у нее в жизни что-то очень ужасное произошло, она и с мужем не просто так разошлась, а по какой-то чудовищной причине. Ведь этот развод ее сломал! Она как будто была придавлена страшным чувством вины… только за что, почему, я не могла понять, я не знала. Она никогда ничего не говорила, только однажды, чуть больше двух месяцев назад, когда я прокапывала… ей было очень плохо, ну очень… она сказала: «Светик, если я умру, ты сначала найди кассету! Найди кассету! Из-за нее вся моя жизнь сломалась, я хочу ему отомстить, понимаешь?» Я попыталась ее расспросить, но ей было так плохо, что она ничего больше не сказала. Не смогла, а может, просто не захотела. Но она так на меня смотрела, умоляюще, знаешь, это было как будто последнее желание приговоренного, ну, я и сказала, конечно: «Нонночка, слово даю, я сделаю все, что ты хочешь». Я это просто так сказала, чтобы она успокоилась, а сейчас… а теперь…