Сыскная одиссея

Слепнев стал снова кататься как сыр в масле — обедал в хороших ресторанах, одевался у лучших портных, посещал сады и театры, нанял экипаж у извозчика[11]. К Вере он после победы охладел, стал заводить другие интрижки. Он уже жалел, что ради этой, обыкновенной в общем-то женщины отказался от такого перспективного места. Он выхлопотал отпуск, навестил покинутую им графиню, которая перебралась в это время в Варшаву. Графиня так была рада обретению, казалось, уже навеки потерянного Мишеньки, что тут же принялась хлопотать о еще более лучшем для него месте, но уже не в столице, а подле себя. В общем, жизнь была прекрасной. Идиллия длилась до того момента, пока одна из новеньких Мишиных пассий, оказавшаяся не в меру ревнивой, не узнала о его свидании с Тименевой и не поспешила доложить об этом ее мужу. Из гостиницы ему пришлось бежать в одном нижнем белье.

С Верой Аркадьевной он смог встретиться только через три дня. Она сообщила, что вынуждена свести на нет свои расходы по его содержанию, так как муж лишил ее доступа к деньгам и пригрозил в случае повторения подобного и вовсе оставить без средств и без наследства. Отдельный же вид на жительство Тименев выдать категорически отказался, заявив, что раз жена нарушала священную клятву, которую давала у алтаря, то и он считает себя вполне свободным от данного ей слова. Слепнева же супруг Веры Аркадьевны обещал стереть в порошок, говоря, что у него есть все средства к этому. Услышав про это обещание, Слепнев сразу же понял, что при предъявлении Тименевым сохранной расписки, во-первых, будет поставлен жирный крест на его так успешно начавшейся карьере юриста, а во-вторых, он и сам может оказаться там, куда они с Иваном Ильичом периодически отправляли своих клиентов, — в тульском тюремном замке.

В субботу Слепнев отправился на вечер в Дворянском собрании. Ему надо было все время быть среди людей, в одиночестве он не находил себе места — в голову лезла всякая чушь про кандалы, этап и каторжную тюрьму где-нибудь под Тобольском.

В буфете Слепнев присоединился к знакомой компании и стал накачивать себя коньяком. Кто-то из мужчин обратил внимание на отсутствие на вечере Веры Аркадьевны.

Молодой человек, имени которого Слепнев не помнил, внес ясность:

— А она предпочла наше общество другому. Я к ним заезжал, хотел звать сюда, но прислуга сказала, что Тименевы уехали в электротеатр, знаете, новый, в Петровском парке.

Коньяк сделал свое черное дело, Слепнев решил действовать. Кучера он не держал — зачем лишние глаза и уши при таком образе жизни? Незаметно уйдя с бала, кандидат на судебные должности кружным путем приехал в Заречье, оставил лошадь у Арсенала, через открытые ворота проник в дом Тименевых, снял со стены кинжал и спрятался под кроватью в спальне хозяина. Через час хмель, а вместе с ним пыл стали проходить, он уже хотел вылезти и убежать, но не успел — семейство возвратилось. Но как только он услышал голос своего врага, разговаривающего с камердинером, ненависть к Тименеву закипела с удвоенной силой. Слепнев вылез из-под кровати и спрятался за дверью. Когда Петр Сергеевич зашел в спальню, он набросился на него сзади и ударил ножом. Соперник упал как подкошенный. Помощник следователя наклонился к нему и стал вспоминать уроки судебной медицины. Однако наверно определить, расстался ли господин Тименев с жизнью или нет, не удавалось, поэтому Слепнев нанес еще два удара. Как ни странно, чувствовал он себя при этом абсолютно спокойно. Он подошел к столу, положил кинжал, порылся в ящиках, нашел расписку, сунул ее в карман и поспешил доложить Тименевой о том, что она теперь свободна. Ему казалось, что она обрадуется.

Он уже хотел постучать, когда услышал доносившийся из ее комнаты разговор.

— Послушай! Ты не понимаешь того счастья, которое нас ожидает. Скоро я стану свободна, чтобы принадлежать только тебе. Я буду всем, чем хочешь! Я буду ловить каждый твой взгляд, каждое твое желание, как раба, и телом, и сердцем, и всем существом буду принадлежать тебе до самой смерти, пока во мне останется искра жизни! Возьми меня! Без тебя для меня нет ни счастья, ни покоя, ни спасенья! Понимаешь ли, я готова для тебя на все, на все! Прикажи, я все исполню! Мы уедем, уедем далеко! Ты меня полюбишь, я в этом уверена — клянусь! Когда ты увидишь, когда ты поймешь, как я люблю тебя, ты меня полюбишь!

Слепнев стоял оглушенный. Очнулся он только после того, как услышал звук запираемого окна.

Вера Аркадьевна выругалась как извозчик. Потом он услышал шуршание постельного белья, свет в комнате погас. Хотя сердце готово было выпрыгнуть из его груди, Слепнев заставил себя успокоиться. Он вернулся в кабинет, взял кинжал, подошел к двери Тименевой. Для верности (вдруг Алинский передумает и вернется?) он постоял у двери еще минут пять, потом тихонько постучал. Вера открыла почти сразу…